III
Совиным криком пропитана плоскость
последней сметы неписаных дней.
И шум так близок, и полчища вшей,
гонимых ветром взаправду взашей,
встают как призраки танца на досках;
но ты - гречанка, офелия, тоска -
уже волнуешься в краске морей.
Лежит история навзничь; под трупом
даёт побеги культура весны.
Красивость даты новейшей чесмы
не принесла поколенью косы,
не накормила оливковым супом.
При всей любви к механическим лупам
не изучить, чем пануют часы.
Лишь дождь дождётся струения дыма
и охладит панистерику битв.
К чему стенания мокрых молитв?
На гроб под корень оставшийся мирт, -
чтобы пушок девствовечного мира
пронзила страстью к измене рапира,
чтоб снова в бой, снова в боль, снова в быт.