Я был там, рядом с ней. Она – маленькая, капризная. Она не знала, что была в эти минуты волшебной. Она не знала как стать талантливой и почему в детских играх ей доставались главные роли. Она творила: не ночью с сигаретой и бутылкой виски, не с полным бокалом вина, сидя на подоконнике, не свесив тонкие ноги с крыши пятиэтажек, хотя и это всё было с ней тоже потом. Она была восьмилетней маленькой колдуньей, самой высокой и худенькой, единственной зеленоглазой девочкой во дворе – такой очаровательной и такой обыкновенной: забравшись под письменный стол и поджав под себя ноги, положив подбородок на острые коленки, взяв в руки подаренный кем-то блокнотик в форме сердечка, она написала своё первое стихотворение. Через несколько лет она назвала его «мир фантазий» - не тех, что записывают на клочках одежды, трипуя под наркотой, а мир детских фантазий о природе, её собственный мир.
Я слышал её пронзительный голосок, уже сонный, но вполне настойчивый, когда она звала маму перед сном – она требовала, а ребёнок умеет требовать по-настоящему, чтобы мама пришла к её кроватке. Я видел, как отчим неоднократно заходил в её комнату и заверял, что мама занята и не придёт, и снова она звала... резанула слух острая, как опасное лезвие, пощёчина, которая была последним аргументом отчима. Она плакала, из её нижней губы текла солёная кровь: «сука…» - девочка была остра на язык, но этого никто не слышал, кроме меня.
Возможно, она была талантливой, однако – не талантливее других (по крайней мере, тома светской макулатуры ей не принадлежали). Но мне всегда казалось, что никто так остро не чувствует и так болезненно не реагирует, как она. Поэтому я всегда боялся за неё, особенно, когда ей стукнуло шестнадцать: её по уши увлёк рок, стихи и наркотики. Слушая рок, она убеждалась, что она не одна, от этого становилось теплее. Стихи были её собственным способом прочувствования и осознания окружающего мира.
Я боялся за неё.
16.10.2010