МАТЬ
Она старательно гладит для сына лучший костюм,
на влажном холодном лбу поправляет волосы,
отирает платком капельки сукровицы у губ.
Он должен лежать красивым.
Она безошибочно помнит,
где записаны все нужные номера,
с достоинством принимает вспоможения от соседей
и досыта кормит всех приходящих в дом
друзей своего мальчика.
Склоняется над ним, удивлённо-тихая,
как когда-то, в последние дни
перед его рожденьем.
Только сейчас, у этого гроба,
когда она поднимает глаза,
и в них – бездонная тайна,
которую вынести суждено,
а высказать не под силу,
я сознаю, что жизнь земная – и эта смерть,
с жёлтым подтёком в углу отвердевшего рта,
с бумажным венчиком на челе
и запахом недавно оструганных досок,
– исполнена смысла и красоты,
и праведен Бог
в Своем вечно шумящем, как море,
безбрежном,
бескрайнем
молчанье.
У края тесной маленькой лодки,
которая завтра, в полдень,
унесёт бОльшую половину
её словно мечом рассеченной жизни,
мне хочется прижать её к сердцу
и вместе молчать перед Богом
тысячу лет.
Возможна ли вера такая на свете?
- Послушай, но ведь очевидно:
всё это – праздные выдумки,
вражьи уловки.
То, что на языке православных
называется «прелесть».
И веры такой не бывает.
Фото: Пармиджанино. Святое Семейство (фрагмент). Неаполь, музей Каподимонте.