Недавно я путешествовал по реке Усьве (средний Урал). Во время одной из стоянок поднялись мы на высокую скалу. Отдохнув и полюбовавшись на бескрайние лесные просторы, стали спускаться. Уже внизу я обратил внимание на подрубленное дерево. Оно было живо, но рана была довольно серьезной. Складывалось впечатление, что какой-то турист хотел было срубить это дерево, но затем передумал, оставив его залечивать свои раны. Мне припомнилось стихотворение А.К.Толстого "Острою секирой ранена береза":
"Острою секирой ранена береза,
По коре сребристой покатились слезы;
Ты не плачь, береза, бедная, не сетуй!
Рана не смертельна, вылечится к лету,
Будешь красоваться, листьями убрана...
Лишь больное сердце не залечит раны!"
Я прочитал его вслух своим попутчикам. Шедший рядом дьякон Константин заметил, что его не мог написать верующий человек. Позже мой сын сказал, что верующий не жил бы со своей будущей женой С.А.Миллер двенадцать лет не обвенчавшись. Я не знал таких подробностей личной жизни А.К.Толстого. Мне было вполне достаточно того, что он написал это и множество других замечательных произведений. Гете в романе "Избирательное сродство" писал: "На примере, как ремесленника, так и художника можно ясно увидеть, что человек менее всего властен присвоить себе собственно ему принадлежащее. Его творения покидают его, как птицы гнездо, в котором они были высижены... Не удаляется ли таким образом от художника и само искусство, если его творение, как сын, получивший собственный надел, теряет связь со своим отцом?" По-видимому, в данном случае связь творения и его автора оказалась слишком прочной. Возможна ли оценка произведения отдельно от личности, от жизни его автора? Или творение обречено на то, что подробности личной жизни автора будут сопровождать его, как шлейф, на протяжении вечности?