Помятуя то ли о щах, то ли о борще, которые варил на БЛК Артис, и, боясь наварить тут что-то совсем неудобоваримое, я сделаю так. А именно стану оценивать стихи в отдельности, по возможности абстрагируясь от их ближайших коллег-соседей. То есть, приступая к обзору, я не буду предварительно читать все стихи. Мало ого, каждому стиху я отведу свой собственный день, чтобы максимально вычеркнуть из памяти уже читаные вирши. Ну, вот и посмотрим, что из этого в итоге получится. Поехали что ли?
1.
Двое
Нет ни ума, ни памяти,
Совести нет ни грамма.
Двое –
и вы не спрячете
Нас друг от друга.
Драма,
Повесть,
эссе,
рецензия
Почерком мелким в книге?
Кто мы?
Корявым вензелем
Выведу наше Имя
В сумраке бездорожия,
В свете последних истин...
Сколько с тобою прожил я?
Двое
и не прочистить
Горло от придыхания,
Сердце от многозвонства,
Как-то там было ранее…
Это сродни уродству…
Но лишь для тех, кто порознь,
В ком ни секунды жизни.
Мы - не цветы, мы - поросль
В ниве цветущих мыслей
О чудесах, о шёпоте,
Топком, зовущем верить
В солнце у края пропасти.
Вход в тишину бездверий.
Тени гуляют сонные,
Страх нарочито лунный.
Двое...
Любовь.
Ну кто мы Ей?
Бабочки так безумны!
18 сентября, суббота, утро
Такая компоновка стиха позволяет «поиграть» на эмоциях и идеально подходит для стихотворения в духе «прощай любовь». Благодаря подобному приему каждая строчка рубится на семантические обособленные фразы-эмоции, что позволяет добиться эффекта сбивчивого дыхания. Это хорошо. Есть, правда, одно но: метод сей требует определенного количества семантически второстепенных конструкций, являющихся как бы стартовой площадкой для основных «ракет» мысли. Когда количество таких площадок невелико, стих хорош, когда их много, стих подобен мячику в крапиве: чтобы достать нужно изрядно помучиться. В этом стихе количество семантически второстепенных конструкций немногим уступает количеству конструкций семантически значимых.
2
Предпоследний блик
До капли вычерпав со дна
души засохшего колодца,
разглядываю из окна
закат оплаканного солнца
и вспоминаю, как лучи
буравили, секли, пытали
и заставляли – палачи –
летать, любить, болеть мечтами.
И ослеплённые глаза
во сне взрывались миражами,
и рушились табу, ;нельзя;
и заповеди на скрижалях,
и время, устремляясь ввысь,
неслось немыслимым аллюром,
и верилось, что вечна жизнь,
и молодость, и шевелюра.
И пытка солнечным огнём
казалась не бедой, а счастьем:
гонять по Млечному вдвоём,
быть в неделимом целом частью.
И всеми порами души
потоки ультрафиолета
ловить, и чувствовать, и жить
в лавине солнечного света.
И понимать: такая боль
судьбой не каждому даётся,
что эта – чтоб её! – любовь
жжёт душу с телом хлеще солнца,
и, несмотря на облака,
дожди, снега, ветра и грады,
никто не выдумал пока
желанней и важней награды.
Всё ближе к горизонту жизнь,
и блик прощальный в туче тонет,
но не сдаются миражи,
и мчатся ввысь шальные кони.
19 сентября, воскресенье, вечер
Читая подобные стихи всегда трудно избавиться от искушения спросить, сколько лет автору. Правда, искушение это из разряда именно искушений, и ничего, акромя лукавства, под собой фундаментального и не имеет. Я, например, писал такие стихи в 17 лет, будучи студентом первого курса филфака. Переполнявшего чувства поэтической свободы было хоть отбавляй, образы были рассыпаны тут и там, как блестящие монетки в фонтане ГУМа — нужно было только поднять. Ни о какой классификации и отбраковке речь не шла: образ был главнее смысла. Иногда сон разума порождал чудовищ… Чудовища эти не казались страшными. На моём столе низменно лежала книга «Дневник одного гения» Сальвадора Дали.
Но забава эта оказалась не только игрой неокрепшего юношеского ума. Со временем я встретил много взрослых людей, играющих в те же игры. Поэтому теперь я остерегаюсь интересоваться на предмет возраста авторов. Давайте лучше поищем в мутной воде этого стиха упомянутых мной монстров. А они там точно есть.
1. Чудовище первое (недоумённое)
До капли вычерпав со дна
души засохшего колодца
Вот сколько ни кручу эти строчки, никак не доходит до меня сокровенный смысл их. Образы колодца, дна и души (душа как колодец?) считываются, а чёткая грамматическая связь между ними отсутствует. Так и остаётся для меня загадкой, что там вычёрпывает лирический герой со дна засохшего (!) колодца.
2. Чудовище второе (кривоватое)
разглядываю из окна
закат оплаканного солнца
Собственно говоря, меня тут не оплаканное солнце напрягает. Бог с ним. А вот конструкция «разглядывать из окна» кажется кособокой однозначно. Предлог «из» подразумевает некое место (вместилище), из которого ведётся действие. Окно — вместилище плохое, особенно, если оно одностекольное — не стеклопакетное. Помню, что в бабкином деревенском сортире сосед-плотник дядя Володя сделал под потолком именно такое окошко — чтобы удобнее было газету читать. Вот почему в подобные остеклоконструкции смотреть можно, а из них — трудновато. Впрочем, даже из стеклопакетных двойных или тройных окон смотреть тоже нелегко, если ты, конечно, не муха, попавшая между рам по недосмотру сборщиков.
3. Чудовище третье (забавное)
жить
в лавине солнечного света
Чтобы ощутить всю забавность именного этого монстра, представьте себе жизнь в лавине, пусть даже солнечного света.
4. Чудовище четвёртое (погодное)
и, несмотря на облака,
дожди, снега, ветра и грады,
никто не выдумал пока
желанней и важней награды.
Эта речёвка в стиле «Оды к радости» становится веселее и веселее в процессе соотношения её с предшествующими ей строчками, в которых говориться о любви, которая «жжёт душу с телом хлеще солнца». Картина погодных условий, как говорится, налицо и вполне способна подтолкнуть к самоубийству любого честного синоптика.
5. Чудовище пятое (несуществующее)
но не сдаются миражи,
и мчатся ввысь шальные кони.
Не нужно открывать ни толковый словарь, ни БСЭ, чтобы раз и навсегда усвоить, что основная функция миражей — не отступать и не сдаваться. А чего же ещё, в самом-то деле от них хотеть? Хотеть-то и нечего. Остается лишь лихо рвануть ввысь подальше от...
В общем, можно смело резюмировать, что скользкая поэтическая дорожка требует соблюдения определённой осторожности и даже изящества при передвижении по себе — в противном случае можно не только лоб расшибить, но и народ изрядно позабавить.
3.
Кому не хватило моря
Так бывает: в пасмурное утро
выйдя без плаща и без галош,
ты в шагах запутаешься, будто
город на верёвочке ведёшь -
от земли на детскую ладошку,
над подсохшей корочкой травы
бродят черепаховые кошки
и меланхолические львы.
За тобой с насиженного места
снимутся, теряя паспорта,
подворотни, улицы, подъезды:
вроде есть табличка да не та.
Видишь дом, знакомый будто с виду,
а вглядишься всё-таки иной:
кроткая лицом кариатида
оказалась с мавочьей спиной.
Жаль, не всем досталось жить у моря
при раздаче здешних адресов:
словно в коммунальном коридоре
комнату закрыли на засов,
а за дверью не бывает лучше,
если не смущает вид на дно.
Прочим сухопутным невезучим
небо в утешение дано -
там свои затишья и цунами,
и рельеф прибрежной полосы...
Встали где-то между временами
памяти песочные часы -
просто зарастили перемычку,
застрочили оба рукава
в день, когда чадила шведской спичкой
тихая пустынная Москва.
Город семенит на пыльных лапках,
по тропинкам высохших ручьёв,
на зиму под черепичной шапкой
пряча шоколадных воробьёв.
"Где твой дом и дерево и дети?",
спросит кто-то, живший по уму, -
и стоишь, не зная, что ответить,
на крыльце, невидимом ему.
20 сентября, понедельник, после обеда
Эти стихи мне понравились. Город на верёвочке, песочные часы памяти, шоколадные воробьи и невидимое крыльцо — это очень удачно и очень зримо. Вообще, всё тут видимо, всё тут, кажется, на своём месте. А главное — тут есть междустрочное звучание, которое и является верным признаком поэзии.
4.
Позитано
Мне в реал бы одолеть рубикон,
Да картинок тормознуть карусель
В городке, который прорву веков
Беззаботно на скале провисел.
Словно пестрый, кружевной сарафан
Спешно брошен на гранитный излом...
Пара столиков – уже ресторан,
Три корзины овощей – гастроном.
Петли улочек, кряхтя, лезут вверх,
Камень лестниц как подушка примят,
Но в любую из прорех – без помех –
Солнце-море, как плакат – напрокат.
Обязательные купол и шпиль.
Обезличенный шезлонгами пляж.
Перечеркнутый моторками штиль...
Дата. Подпись. Все – закончен пейзаж.
Ты его с окошком рядом повесь
В назиданье октябрю-ноябрю.
А осмелится тебе надоесть –
Я другой, еще теплей, подарю.
21 сентября, вторник, вечер
Совы не то, чем они кажутся… Помнится, что эта фраза из сериала «Твин Пикс», смущая моё юное сердце своей многообещающей двусмысленностью, нравилась мне неимоверно. Потом я немного повзрослел, но от юношеских пристрастий не отрёкся и фразу это переделал на иной лад: настоящий стих не то, чем он кажется. А потом неизменно добавлял: для вордовской статистики. Иными словами, стих не должен быть равен сумме вмещаемых в себя слов и букв. Поэтому когда предметом стиха является пейзажная зарисовка, я всегда хочу увидеть, как сгорает словесный Карфаген, а на его пепелище нисходит тихий ангел поэзии. Впрочем, о чём это я тут? А я тут вот о чём. Пока речь идёт о картинке, я склонен верить всему, что написано в стихе. Для человека неоднократно бывавшего в Италии, правдивость материала тут несомненна. А вот когда речь идёт о резюмировании, которое в данном случае материализуется в виде картинки «рядом с окошком», мне почему-то хочется сказать что-то в духе «ну ёшкин кот блин тебе вообще приехали»… Словом, завершать «картинные» стихи нужно уметь. Тут концовка должна быть такая, чтобы перебивала все краски итальянского побережья со всеми его шезлонгами и моторками. Здесь нужно что-то в стиле перевёрнутого платка у Ходасевича. А то вместо тихого ангела, перед которым стоишь беспомощно и плачешь, какое-то назиданье октябрю-ноябрю. Печально всё это.
5.
Старый рок-н-ролл
(из цикла "По волнам памяти")
"В начале было слово..."
(Из милицейского протокола).
Слово печатное в силе. Слово к народу вдвойне. Сколько бы мир не просили, миром готовы к войне. Граждане, также гражданки, мудрости, если они сказаны теми, кто в танке – вовсе не знают цены, не обещают спасенья душам, почуявшим цель. Перед святым Воскресеньем – множество страстных недель. Вечно не знает покоя вече, входящее в раж. Осень – что это такое? С небом один экипаж. На обелиске хотя бы даты с чертою внутри. Август – а после октябрь: девять один – девять три. Многое в памяти стёрто. Можно кричать: "клевета!" Был в октябре день четвёртый в дымно-кровавых цветах. Эти нечёткие были... Хроники режут глаза. Танки туда же не били два с лишним года назад. Было наивней и чище. Верили все в миражи...
Прошлое скоро отыщет. И тихо спросит "ты жив?"
Это не Сталин, не йети, не гуманоид, не дух – это бездомные дети в памяти нищих старух, это бездумная вера в краткость и курсов и фраз, это и жизнь и карьера – доброжелателем в таз спущена, слита, испита в папке с рейтузной тесьмой. Это и подпись пиита под коллективным письмом. Это вчерашние дрожжи, влезшие в новый завет. Каяться может до дрожи весь неприкаянный свет. Просто, привычные к мраку, жалуя данный насест, без разрыванья рубахи – даже не двинутся с мест. А на местах всё нелепо... Пьётся, о вечном скуля...
Память бывает свирепа, вновь начиная с нуля...
Можно начать с единицы. Пусть одиночка смешон. Мысли стирают границы. Donkey быть может и schon. Для Буридановых логик век благодарности нет. Или мы платим налоги, или мы платим за свет. Тот или может быть этот. Грань истирается в пыль. Красится сумрак газетой в тон настроенью толпы. Ходим по лезвию бритвы, Оккаму садим на клей. Ринго сбивается с ритма. В ринге забыт fair play. Стынут бродячие души, радуясь сходу зимы...
Ветхий уклад не нарушить, если не рваться из тьмы...
Мысли просторнее спьяну. Думы кристально чисты. На земляничных полянах вновь вырастают кресты. Вечные ставим вопросы, фразы штампуем с листа, рядом маячат матросы и караул, что устал. Прячутся в тень менестрели, бьют комиссары в набат.
Может, весенние трели эту тоску разбомбят?..
Бродский с провинцией прав был – лучше у моря в глуши, если имперской управы зов для терзаний души, для состояния духа, для посиделок в ночи. Где изначально разруха – там и сподручней мочить. Всё у Булгакова к месту, точно описан сюжет. Всем нострадамусам тесно, курят в сторонке уже...
Donkey по кругу, по кругу. "Шо нам" расскажет эфир?.. Нам бы услышать друг друга. Чтоб не проспать этот мир.
А за глаза? Только книги могут – и те не у дел. Мы, оглянувшись, лишь фиги видим – так Шаов допел. Но впереди – те же виды, логику правит ранжир. Кто собирает обиды, тот и от штиля дрожит. Время играется с нами, лет рассыпая драже. Нас сохранит только память: с виду неброский сюжет. Словно империя инков, словно с ксилитом "Дирол"...
Тихо играет пластинка. Старый как мы рок-н-ролл...
22 сентября, среда, вечер
Нет, автор нас обманывает, и на рок-н-ролл эта пластинка не тянет. Тянет она на самый что ни на есть кондовый рэп в стиле какого-нибудь Серёги. Вот и выпрямление стиха «в подбор» прямо указывает нам на рэповую принадлежность оного. А что требуется для рэповского речитатива в принципе? А требуется образность, притом не какая-нибудь в стиле костров рябины красной, а плакатная, коротко-фразовая, колбасно-рубленная, брутальная. Потому что идеальное место для рэп-певца — трибуна или, что ещё лучше, броневик, с которого нужно пророчески бросать в толпу распевки про танки, экипажи, обелиски, клевету, налоги, матросов, караул. Обратите внимание на практически революционную эстетику этого стиха. Сдаётся мне, что первым нашим рэпером был Маяковский. Беда в том, что я не очень люблю Маяковского, и такая эстетика мне не близка. А, учитывая тот факт, что при оценке стиха я опираюсь лишь на собственное «нравится — не нравится»…
6.
Рапсодия в осенних тонах
верёвочная лестница дождя, ступеньки веток…
из метрополитена восходя к дневному свету,
где будет жизнь такой, как никогда, - пустой и куцей –
не доверяй подземным поездам – они смеются:
железные стрижи за кругом круг летят навстречу,
нанизывают речь на ультразвук, слова калеча,
подшучивают: просто ;скрипка и
немного нервно;, -
а ты молчи, скрывайся и таи –
не спит inferno.
поверили в натянутую нить и…разминулись…
тоску о невозможном заглушить оркестром улиц,
не чувствуя опоры под собой, но не взлетая,
плестись за жизнерадостной толпой к задворкам рая.
там каждому своё, и все не вновь – ищи по спискам:
любовь, покой, свобода, нелюбовь…
а путь не близкий:
вон домик для пернатых на воде, от бурь - на тросе,
где мы с тобой кормили лебедей из прежних вёсен.
в соседнем замке с окнами на пруд, в потоке света,
играл скрипач негромко - про судьбу.
увы, не эту.
её не наметают помелом, не мечут кости:
царапает вагонное стекло обычный гвоздик.
когда прописан каждый эпизод – к чему ремейки?
трамвай и метропоезд, над и под,
Пифон* и змейка...
под монолог дождя (осенний дождь – такой зануда!)
опять сверну туда, где ты не ждешь, из ниоткуда.
там чей-то одинокий силуэт в оконной раме
и домик на воде из прежних лет.
необитаем.
_______________
* Пифон — в древнегреческой мифологии дракон, охранявший вход в Дельфийское прорицалище. В данном случае Пифон и змейка – символы нижнего и верхнего миров, а сам Пифон – олицетворение сил судьбы.
23 сентября, четверг, утро
Скрипка и немного бродско. Впрочем, куда сегодня денешься от эстетических находок ИАБ. Казус лишь в том, что Бродский, юркой мышью просверлив в поэтическом сыре не лазейку, а целый лабиринт, не оставил указания, где искать в нём выход. Когда я в годы юности случайно туда забрёл, я был поражён многолюдности этого сооружения. Поэтому любые стихи, написанные в стиле Бродского, всегда несут на себе коннотацию «в стиле Бродского», а это существенно мешает мне расслышать за этой коннотацией собственный голос автора. Вот и всё.
7.
C победой шли домой богатыри
С победой шли домой богатыри,
Воздав врагу сполна в кровавой сече.
Как верный пёс лизало солнце плечи,
Чтоб раны чудотворно заросли,
Зарубцевавшись в памяти навечно.
И расстилалась степь рекою млечной,
И тучи мимо киселём текли.
С победой шли домой богатыри.
Седой Баян резные гладил гусли –
Звенели струны. Cтруги жались в устье,
На пир горой купцы дары везли.
Котлы дымились, предлагая снеди.
И, на плетень закинув руки-плети,
Глядела мать на пыльный столб вдали.
С победой шли домой богатыри.
К хлебам солонки ладили невесты,
А на пригорке, что лежит одесно
У стен детинца, дети-снегири,
Разгладив кумачовые рубашки,
Толпились тесно. Пенные баклажки
Отцы из погребов на свет несли.
С победой шли домой богатыри.
Бренчали брони, заглушая топот.
«Ты жив ли, милый?» – уст горячий шёпот.
Баян завёл протяжно:«Гой-еси…»
… Раздался посвист ханский, соловьиный.
Разбойная взлетела в небо сила
И пала игом на хребет Руси…
С победой шли домой богатыри
В свои степные дымные улусы,
Мир покорив, где храбрецы и трусы
Влачили гнёт века под свист камчи.
Но пел Баян – слепой и вдохновенный,
Вскрывая словом подневольных вены,
И Муромцы вставали в бой с печи!
24 сентября, пятница, обед
Вот чёрт, долгое время думал, что с былинами раз и навсегда распрощался в конце второго курса, когда у нас закончился предмет «устное народное творчество». Ан, нет, время от времени попадаются мне лубочные поделки под старину. Но перейдём к делу. Стих бессюжетен, стало быть, ни о чём. Меня не цепляет. Мало того, мне трудно представить себе того, кого этот стих зацепил бы. Мало того, я не вижу в нём стиха как такового. Мало того… Нет, не мало, достаточно. Пойду-ка накачу чего ради пятницы.
8.
Ты видишь...
Ты видишь – на дне моих глаз подрастает страх,
Ты чувствуешь в сердце иглу и в коленях дрожь.
Я знаю – когда ты умрешь на моих руках,
Ты скажешь, что я для тебя чересчур хорош…
Всё будет обычно, жестоко и без прикрас.
Мы станем свободней, больней, и наверно, злей.
Я выпью портвейна и выколю третий глаз,
Ты снова помчишься отстреливать журавлей.
В затылок пристроится очередной скелет,
Мелькнет в зеркалах улыбающийся оскал.
Дождями впрессуется твой изотопный след
В живучую память и черные ребра шпал…
Ты видишь, я знаю… В глазах еще нет песка,
И руки не ищут кого-то из нас на дне…
Пророчества пишутся начерно. А пока –
Подумай о будущем – и не встречайся мне
24 сентября, пятница, поздний вечер
Извините за неровный почерк. Один мой друг-поэт на полном серьёзе просил хозяйку известного поэтического форума оперативно стирать его постинги, написанные после 20 часов вечера в пятницу. Но мы не об этом. Мы вообще ни о чем. Учитывая, что содержание уже комментированного мной нынче стиха я не помню совсем, сейчас порадуюсь стиху новому. А порадоваться там есть чему! Ведь наконец-то хоть кто-то воплотил в ажурное тело стиха мою любимую игрушку «Сталкер»! Спасибо от всей души. Начиная с 6 по 13 включительно строчку — «Зона» ну прямо в жилу. А всё остальное кроме этих строк — это автор просто гонит. Но гонит грамотно — за гоневом, употребляемым тут с целью профанации непосвященных, скрывается самая настоящая сталкеровская брутальность. Не случайно в последней строчке пропущены завершающие слова «в «Зоне», тварь». Теперь всем спать.
9.
тот же самый Христос, и ребёнок... и бес за плечом
Илия-модератор сжигает огнём поднебесным,
авторучкою крыжа убитых, бормочет: "Зачёт".
Постреляет, устанет, присядет в потёртое кресло
и раскурит от собственной молнии свой табачок.
Громовержец-чудак впопыхах не того покарает.
Разобраться б ему+ да куда там! Вдогонку добьёт.
Под горячую руку бабахнет по ангельской стае
и попАдают нА землю особи, сбитые влёт...
Мне не сложно глаза разлеплять по утрам спозаранку,
но за окнами, как и всегда, трепотня ни о чём.
И мужик так же крестится, в сторону бросив вязанку,
подпирая фундамент растёртым от лямки, плечом.
Что ни башня в России, то крен много круче Пизанской,
что ни терем - лохмотьями время былых позолот.
Возведённый на царство, подумав, в четверг отказался,
мотивируя тем, что не любит народных острот.
Позалеплены рты чем-то слабо похожим на пластырь,
каждый третий придавлен к паркету веригами лжи.
Отвалился кусок от больной рококошной пилястры
и за ней как-то сразу осыпалась странная жизнь.
С виртуальных молитв не припухнут глаза и коленки,
и не ропщет душа, ублажая безумный каприз.
Мне и выпить - не грех, и по пьянке забацать фламенко,
отзываясь послушно на "эй", "синьорита" и "кис".
Из наушников - сладкоголосая "бесамемуча",
водит в памяти фотоотчёт бесовской хоровод,
где Христа на кресте окровавленном бес сам и мучил,
призывая в помощники праздный, ленивый народ.
Где толпа, ошалев от жары и прокисшего пива,
колыхнулась вперёд, а потом отшатнулась назад.
И ребёнок сказал в тишине: "Этот дядя красивый...
Но избитый, голодный и видно, что жизни не рад"...
Эй, правитель, седлай бронепоезд, выстраивай танки.
Я почти отомкнула засов золочёным ключом...
Вижу ангелов полупрозрачных и чьи-то останки+
Тот же самый Христос,
и ребёнок
и бес за плечом...
27 сентября, понедельник, день
Пора ехать за ребёнком в школу. Оставлю стих без комментариев и присужу ему 8 баллов.
Баллы распределю так:
3. — 9.
9. — 8.
4. — 7.
6. — 6.
5. — 5.
8. — 4.
7. — 3.
1. — 2.
2. — 1.