I
Эй, Чарли расскажи мне,
кто там сегодня смеялся громче всех,
у кого из рук падали недопеченные дрожжевые блины,
кто споткнулся на Пятой авеню,
всего немного не дойдя
до своего последнего приюта.
Расскажи мне, Чарли
с кем ты сегодня пил вишневый морс,
закусывая плохо прожаренный стейк
и что было нарисовано на стенах
твоей забытой солнцем квартиры.
Я не буду смеяться, правда,
я буду внимательным слушателем,
если хочешь - я даже буду вытирать пыль
с твоих неглаженных брюк.
Ты только скажи, и я сделаю все.
II
И пусть твой саксофон играет в ночи
что-нибудь из “Индианы”,
я буду просто сидеть и слушать,
я закрою глаза и представлю как идет снег,
как он дрожит на моих ладонях,
как в открытом окне улыбается мальчик –
ему не спится и он машет мне рукой,
я улыбаюсь ему в ответ
и учу его ловить ртом ноябрьские снежинки.
Стоит признать, у него это получается значительно лучше –
дети всегда знали, как опережать время.
Играй, Чарли,
мне так не хватает открытых ресниц,
за которыми плещутся волны,
я вижу их каждую ночь перед сном,
но не могу понять, почему же они так бушуют.
Я знаю, Чарли, все дело во мне –
это я попытался взять море штурмом
и теперь выброшен на берег,
как осторожный дельфин,
который слишком много думал об опасности,
что таится в пучинах бунтующих вод.
И вот они кипят,
как куриный бульон на гордом огне,
его уже не остановить –
он почуял свою силу и разгорается все больше.
Да, Чарли, ты должен меня понять,
я вижу как ты киваешь,
не забывая ловить ртом
теперь уже никому не нужные снежинки.
III
Ты говоришь, что тебе пора,
что птицы заждались тебя на верхушке того серого дерева,
ветви которого так похожи на развилки шестьдесят шестой трассы,
она проводила в добрый путь многих беглецов
от которых теперь не осталось и следа –
их память выгорела на лысом солнце Чикаго почти так же быстро,
как горел ни в чем неповинный Хемингуэй
на заднем дворе моего лета.
IV
Запомни, Чарли,
все о чем мы с тобой говорили
должно раствориться в туманном рассвете.