Я помню, был мальчишкой лет, эдак, десяти.
Светило ярко солнце в погожий летний день.
А дядя Ваня в доме всем говорил: «Прости!»,
И кепочка смешная слезала набекрень.
Высокий, крепкотелый и русый был мужик.
А русый - значит, русский открытый человек!
И вдруг он головою весёлою поник,
И в ужас вестью страшной семью свою поверг.
Я помню, положил он мне руку на плечо:
Рука была тяжелой, мозолистой была.
И оттого мне стало легко и горячо,
Что я сказал вдруг: "Выпей!" - взяв рюмку со стола.
Светил же дяде Ване большой тюремный срок:
За драку надо было отдать свои года...
Но то, что будет "вышка" - подумать он не мог.
Про то, что кончит "стенкой" - не думал никогда.
А тот, кого побил он, возьми да и умри...
И дядя Ваня высшей был мерой награждён.
Его поставят к стенке, пульнут на "раз, два, три!"
И будто черти прыгнут к нему со всех сторон.
Да, так оно и было. Я знаю - точно так...
И дядя Ваня должен ответить был за всё.
Но, чёрт возьми, кто скажет, что дядя Ваня враг?!
Кто может жизни взвесить, ведь нет таких весов?
Наш суд карает строго всегда лишь русских Вань,
Чтобы влупить по полной за гордость и за честь.
Ах, дядя Ваня, милый, ты, если можешь, встань!
Ведь те, кто тебя помнит, ещё на свете есть.
Теперь уже я старше, чем дядя Ваня был.
Но помню я из детства его прощальный взгляд.
В семью вернулся дядя, как с фронта в крепкий тыл,
С надеждой, что родные за всё его простят.
Стоит перед глазами казнённый дядя мой:
Лет тридцать как рассрелян в неведомой тюрьме.
А кажется, что летом вернётся он домой,
Когда заря на небе становится темней.
22.09.2010 г.
г.Москва