Серебром, друзья, мой череп расцветает,
Время мудрость изрекать, а что я знаю?
Из меня, увы, совсем негодный гуру,
Не умею исцелять слепую дуру
От семнадцати болезней и от страха
И тащить с нее последнюю рубаху.
Чем волком тянуть с доверчивости шкуру,
Уж достойнее послать на амбразуру,
Но тогда и самому пойти туда же
Неизбежно как магистру пилотажа.
Мне же стыдно (вот к чему приводят знанья!)
Впасть в буквальность в тонком деле подражанья.
Уповая на Магистра без изъяна,
Разве можно быть кривлякой обезьяной?
И в себе Его дыханье ощущая,
Разве можно слыть привратником у рая?
Разве можно не видать: не Гея мчится
Вокруг солнца, а Голгофа длится?
И родная Сфера — просто череп,
С воплями футболящийся через
Глухоту и холод стадиона
Под аплодисменты пантеона,
Что свои языческие кости
Согревает на астральной злости?..
Потому и не хочу шаманить,
Покрываться копотью в шалмане,
Ни пиарить не хочу, ни рецептурить,
Ни дурить и ни писать центурий.
Не воспользуюсь простором для ликбезу
И по трупам в Царство Божье не полезу.
Ну а бесам что свинячье, что овечье —
Лишь бы стадо, чтобы счастье человечье,
Исцеляя от истерики, пророчить
(За одним и Гиппократа опорочить)
И, копытцами отплясывая байки,
Корм нехитрый собирая на лужайке,
Языком чесать, молоть и тренькать,
Объясняя неразумным четвереньки.
А затем последует и бездна…
Но об этом, впрочем, бесполезно
Говорить в нее уже летящим
(Если хочешь славы в настоящем,
Не ходи вослед речам подобным —
Нарекут нелюбящим и злобным,
Как больного будут сторониться,
В общем, сказка снова повторится)…
Вот такие пироги, друзья ребята!
Это жизнь, синим пламенем объята,
Снова дарит нам, провинциалам римским,
Тот сюжетец древний, гадаринский.