Повсюду рвётся рьяная метель,
Столбы из стали к стенам пригибая.
И видишь ты: стеклянный менестрель
Стоит перед тобой. И ты нагая.
Камин чадит. Я чую его плоть,
Уснувшую в экстазе под золою.
И струи снега мой относят плот,
Магнитной нитью связанный с луною.
И сладость на губах твоих блестит,
Клинком арийским держится у сердца.
Метель бушует в городе как вид
Особой саранчи: слепой библейской.
Грудь белая, как неживой огонь,
Луны поверность или битый мрамор.
Целую проклянённую ладонь
Твою как след оставленный туманом.
И тихие и слабые слова
Как слёзы отрываются от речи.
Цветёт на подоконнике трава:
Травы горят плазмические свечи.
На севере ольхой искрит камин,
На юге на полу искрится шкура
Сибирского медведя, палантин
На ней твой красный, тени абажура
Лежат на нём, как старая листва.
Ты голодна, как жрица в заточеньи.
Над крышей слышен топот рождества,
Нечистой силы топот обреченный.
Лежим с тобою на пустом полу
И по вселенной в камере-обскуре,
Как парусник на солнечном ветру
Летим над шлейфом гаснущей лазури.