Анне, моей Анне.
Год за годом - маленькие дни...
Хорошо, что мы с тобой одни.
Хорошо, что времени осталость
Нам с тобой, друг друга не виня,
Хлебом закусить стакан вина,
Что на сердце - тихая усталость.
Хорошо, что выпал нам часок
На двоих. Что страх не бьёт в висок
(Только сердце от тревоги сжалось.)
Что - тепло. Что жар сошёл со щёк,
Что надежда теплится ещё...
(Бог, оставь при нас хоть эту малость!)
Хорошо, что дождь идёт — зимой!
Что конец придёт... Что мы с тобой
Этих тем печальных не касались.
Но пока не прерван сон земной,
Хорошо, что ты ещё со мной.
Хорошо, что рядом оказалась.
* * *
Пойдём, я проведу тебя к дождю.
Тропой, покрытой жемчугом тумана.
Прислушайся, он окликает: Анна...
Пойдём, я отведу тебя к дождю.
Пойдём, я покажу тебе родник
Прозрачной тишины, упавшей рядом
В артезианский холод водопада,
Лишь затаи дыхание на миг...
Лишь затаи дыхание, замри
И отразятся в капельках тумана,
Июньским утром, звонким эхом – Анна...
Все родники – все родинки Земли.
* * *
Анне.
Пойдём со мной под дождь! С растерянной улыбкой
пройдёмся, налегке, по лужам босиком.
Посмотрим свысока, как капли ловят рыбки,
пуская пузыри, в пруду, открытым ртом.
Пойдём со мной под дождь – уставшие, с дороги,
увидишь: возвратясь, уснём блаженным сном!
...Парного молока вода омоет ноги
и исцелит трава – прохладным серебром.
Пусть длится летний дождь, словно года-тропинки,
что мы с тобой прошли – во сне и наяву.
Весь аромат дождя – дождинки, как слезинки,
я на губах твоих губами соберу.
...Парного молока вода нам пятки лижет...
О знал бы я, смеясь, дождинкам в унисон,
что этот летний дождь – последний в нашей жизни.
Последний летний дождь. Последний летний сон.
* * *
Рябь на воде, как дробь,
гроздья мальков.
Коров левиафановы копыта
гречиху мнут;
меж ив из трав альков
готов для нас,
ветвями ив укрытый,
от глаз
нелюбопытных рыбаков,
плюющих на наживку
и приманку, -
кузнемчиков, стрекоз
и червяков,
замученных
на дне консервной банки.
И нам плевать на них
(на рыбаков).
Мне и моей подруге
кареглазой!
Над головой –
сезам небес в алмазах!
Под головой –
врата из лопухов
алтарные...
И мир звенит вокруг
иной и юный –
царствие земное:
хор знойных ос,
стрекоз и певчих мух! -
Любовный лепет,
лето наливное...
* * *
Ореол облаков, ожерелие скал родниковых –
в апреле,
здесь, над морем, - ты помнишь? –
рассвет мы с тобою встречали;
здесь покрыты прозрачною тканью долины –
в апреле,
перламутровым, утренним снегом вершины –
в апреле,
ослепительный снег в дымке горной печали! –
в апреле...
Здесь, над морем, -ты помнишь? –
нас солнце венчало – в апреле...
* * *
Опять всю ночь – как на часах – без сна.
Чего я жду, стеклом мозоля лоб?
Бессонница. Бессмыслица. Одна
пустая трата сил да нервотрёп.
Бессонница, какой по счёту год –
вне времени - стою я у окна?
Безмолвно ждёт дорога у ворот,
привычно одинока и темна.
Прислушиваясь к дальним поездам,
дорога – старый пёс! – ревниво ждёт
и верит, что опять к твоим ногам,
ликуя и тревожась, припадёт.
...А город спит и дышит тяжело,
по-детски руки улиц разбросав.
Ночь бьётся чёрной птицей о стекло
и грудь уже кровавит полоса.
А город – спит. Все звуки унесло.
Лишь гул, в столбах оставленный вчера.
Разбилась ночь об утро – как стекло.
Об этот час – четвёртый час утра.
* * *
Травы не верят лучам уходящего солнца.
Листья не верят последним сентябрьским денькам.
Верит ли осень, застывшая в синем оконце,
в горьком своём одиночестве, бабьим слезам?
Верит ли в то, что когда отбушуют метели,
И отболят ледяные, как вьюга, слова,
Снова вернутся апрели и в их акварели
веры, любови, надежды забрезжит листва?
* * *
Жизнь желанна, как женщина, та, что однажды убьёт.
Если медленный яд одиночества - суть исцелений –
смерти нет. Есть отсутствие жизни.Удушье пустот.
Ожерелье утрат. Гроздь любви. Пустоцветы прозрений.
...Гроздь утрат – ожерелье любви – твою лунную грудь,
виноградной прохлады – под солнцем горячих ладоней,
осторожно касаюсь губами, шепча: «Не забудь!
Этот сон, эту явь неземную над дельтою Дона.»
«Не забудь…» - улыбнулась сквозь сон, потянулась ко мне…
«Твои голени – стройные серны полынных кочевий…
Не пристало рабу – бормочу я и сам как во сне –
Совлекать с госпожи покрывало её сновидений…
Тонкий запах ключиц благолепнее трав-медуниц:
и шалфей, и лаванда, и все ароматы веками –
фимиам твоей коже – затмение солнц и зарниц –
золотыми созвездьями родинок, губ родниками…»
Вскрикнет птица – чуть дрогнут ресницы и сон затаится.
Спи, царевна моя, день ещё не готовит нам тени.
Тих и светел наш купол над ложем из трав танаисских,
Мне ещё не знаком ртутный привкус смертельной измены.
Смерти нет, есть отсутствие жизни – удушье пустот.
Гроздь любви, ожерелье утрат, пустоцветы сомнений.
Жизнь желанна, как женщина. Та, что однажды спасёт.
Голубыми прожилками рук, родниками прозрений…
Танаис - Лосиный Остров.
* * *
Седые туманы. Слепые дожди...
Всё будет - и слёзы, и радость - сквозь слёзы...
Вот только затянется (ты - пережди!)
Всё пепельно-сизое - с первым морозом.
Слепые туманы, сплошные дожди,
Вчерашние сумерки - грязь на перроне...
Вот только затеплится... (Не уходи!)
Вот только заплещется смех на ладони.
* * *
Дымок над домиком
1
Дымок над домиком (скандал затих).
Улыбка зыбкая в глазах твоих.
Улыбка зябкая вязальных спиц,
слезами зимними из-под ресниц.
Глазами зимними из темноты.
Ком в горле комнаты -
в углу, где ты.
2
Бог с тобой, оставим этот тон! –
Жизнь прекрасна, я стою на том.
Фарисей, толкующий Христа,
не споёт нам эту ночь с листа!
Жизнь – желанна, я на том стою.
Ляг удобней – я тебе спою.
Не печалься, ночь сойдёт на нет.
Будет утро – золотой рассвет.
3
Камин сердито доедал поленья
и угасал. И разгорался снова.
От промедлений розового тленья,
до восклицаний огненного слова.
И возносили каменные трубы
гимн бОмжеству, единому в двух лицах…
И раскрывались медленные губы,
и таяли снежинки на ресницах.
* * *
Анне, любимой.
Холодно, любимая, холодно
мне без тебя на земле.
Иней - оградкой кованной
с листьями - на стекле.
Холодно, любимая, холодно
мне без тебя. Должен быть,
где-то, у доброго Воланда
домик, где нам с тобой жить.
* * *
Анне, Анне...
Мы не творцы своей судьбы. Судьбой
играет нашей кто-то, развлекаясь.
Вот ключик повернулся золотой...
И ты вошла – с мороза, улыбаясь.
Румянец лёгкий не сошёл со щёк.
Сияет счастье – Золотая Рыбка!
(Что хвостиком вильнёт – когда ещё!)
И снег искрится, как твоя улыбка...
И далеко ещё тебе и мне –
нам – до конца. Всей вечности мгновенье!
И жизнь нам улыбается... Во сне.
Любимая, как страшно пробужденье.
* * *
В никуда, не дождавшись ответа,
Мы уходим. Поклажа легка:
Ожидают попутного ветра
Вдаль готовые плыть облака.
Ожидают в надежде тревожной,
Что устала держать кулаки...
Неужели на всё Воля Божья?
Вплоть до этой смертельной тоски?
* * *
"И тихо, как вода в сосуде,
стояла жизнь её во сне."
И.Бунин.
Мы были счастливы с тобою.
И верил я: пройдут года,
пусть седина виски покроет,
мы будем вместе. Навсегда.
Теперь я ни во что не верю.
А счастлив только лишь во сне.
Где тихо, как звезда в апреле,
мерцает жизнь твоя во мне.
* * *
Если смерть - переход, означающий встречу,
Если радость даётся такою ценой,
Если рану мою только это излечит,
Ты прости, что я медлю пойти за тобой.
Что прервать путь земной я не в силах, не смею.
Ведь какой бы там рай нас ни ждал впереди,
Всё равно я принять и простить не сумею
Всё, что с нами случилось на этом пути.
Я не в силах постичь, кем оборваны нити.
Кто обрёк нас на жизнь со смертельным концом.
Знаю только, что умер наш Ангел-Хранитель,
Укрывавший нас ломким крылом.
* * *
Проси о былом, не проси...
О милом былом, об утраченной
надежде - холодную синь,
сияньем слегка обозначенной.
Проси, не проси о былом,
надеясь на ложь во спасение...
Любовь - это смерть: два в одном
уходят, застыв на мгновение.
* * *
Зачем во Вселенной, по слухам, бескрайней,
по сути, бесцельной, ничтожные - мы
способны почувствовать (как ни печально)
её обречённость - и света, и тьмы?..
Весь мир этот, отданный на поруганье,
где сделаны ставки богами войны...
И лишь человеку дано состраданье.
И чувство утраты. И чувство вины.
* * *
Мы были счастливы с тобою...
И верил я - пройдут года,
пусть седина виски покроет -
мы будем вместе. Навсегда.
Больше не радует это простое:
листьями дней золотых
Осень опять устилает покои
комнат янтарных своих...
...я дома там, где дома нет -
где нет тебя, там нет и дома:
чужой - в окошке нашем - свет.
Чужое всё... Теперь - чужое.
Я дома там, где дома нет.
Чужая улица. И свет
в чужом окне, чужого дома.
Чужой церквушки силуэт -
той, на которую с балкона
смотрели мы - так много лет -
на купола... На куполах...
чужой господь, теперь я знаю -
по ком звонят колокола.
По нам звонят они, родная...
По нам звонят колокола...
Холодно, любимая, холодно
мне без тебя на Земле...
Иней - огрдакой кованной,
с листьями на стекле...
Холодно, любимая, холодно
мне без тебя... Должен быть,
где-то - у доброго Воланда -
домик, где нам с тобой жить...
Больше не радует это простое:
листьями дней золотых
осень опять устилает покои
комнат янтарных своих.
Только и снится: стоишь у могилы,
смерть отвергая, - живой:
"Я твоя Аня. Меня отпустили,
чтобы проститься с тобой."
Боль моя, жизнь моя, ангел мой, прости...
* * *
То ли в скверне погряз я, что тянет на дно,
то ли не интересен я миру иному...
Разговаривать с богом? Увы, не дано
разговаривать — с богом — мне, глухонемому.
Бог не слышит меня. Я не слышу его.
Лишь, по-прежнему, хмурясь на хмурое небо —
недоступное — веры слепой торжество —
беспокойный мой разум мне шепчет: "плацебо..."
Об одном попрошу (за гордыню мою
не надеясь на милость и радость господнюю):
"Покажи мне, о боже, мою Аню в раю...
А потом уж низвергни меня в преисподнюю."