ЭЛЕКТРИЧКА НА РОДИНУ
Вновь электропоезд на Семенов
объявляют с третьего пути…
Как надежда, семафор зеленый.
Мне б спешить — да некуда идти.
Шум колес, как сердца стук ритмичный,
пыльных фар усталые глаза, -
ты меня, родная электричка,
увези на тридцать лет назад
в те края, что, как в тумане зыбком,
на чужом остались берегу,
к дорогим, чью добрую улыбку,
как надежду в сердце берегу,
и храню тепло родных ладоней
в самом тайном ларчике души.
Увези туда, где в старом доме
Хохломой расписанный кувшин.
Круглый стол. И плюшевая скатерть.
И дорожки, что следы хранят
дорогих. Но нет, не отыскать их,
навсегда ушедших от меня.
ПАМЯТИ МАМЫ
Вот и ты, моя родная,
спишь спокойно вечным сном. . .
Не заблещет свет, играя,
В тесном домике твоём.
Отболела, отстрадалась. . .
Нет ни боли, ни тоски.. .
Вековечная усталость -
Не поднять уже руки.
А на худенькие плечи
Столько бед и зол легли. . .
Как же мне теперь облегчить
Тяжесть холмика земли?
Спи, родная!
Ветер стонет
Горькою моей тоской. . .
В вечном и земном поклоне
Я стою перед тобой.
ПОГИБШЕМУ ДЕДУ
Я тебя не знала, не любила,
впрочем, в этом нет твоей вины.
Ты, наверно, добрым был и милым,
дед мой, не вернувшийся с войны.
Двадцать лет неполных разделяли
твой последний вздох, мой первый крик,
и в мои тревоги и печали
ты своей душою не проник.
Да и мне не испытать той боли,
не увидеть даже в страшном сне
бомбой развороченное поле
и от крови побуревший снег.
Как за жизнь цеплялся ты упрямо,
повторял в горячечном бреду
имя своей дочки — моей мамы,
вдалеке не верившей в беду.
А в унылых госпитальных стенах
ты еще успел в окно взглянуть,
и вздохнул, и вырвался из плена
жгучей боли, раздиравшей грудь.
За окном звучал в капельном звоне
зов твоей несбывшейся весны…
Я склонюсь перед тобой в поклоне,
дед мой, не вернувшийся с войны.
РОДИТЕЛЯМ
Лишь розовый фонарь закат засветит,
Лишь звёзды замерцают в вышине,
Войду я в дом, единственный на свете,
и вот вы снова выйдете ко мне.
Окину быстрым взглядом вас с порожка.
Все хорошо, и нечего таить.
Все те же вы, усталые немножко,
хорошие, любимые мои.
И сбросив с плеч все тяжести разлуки,
я вас своей любовью обниму.
Возьму скорей натруженные руки
и в ласковом движении сожму.
Пусть за окном горит закат безбрежный,
в нем свет дневной доверчиво угас.
Разглажу поцелуем самым нежным
я лучики морщин у ваших глаз.
РАЗГОВОР СО СТАРУШКОЙ
На лавочке согнулась, у грибочка,
седою тополиною пушинкой.
Глаза под цвет линялого платочка,
извилистыми тропами морщинки.
Натруженные руки перекрестом -
пергаментная кожа, вздуты вены…
А вспоминает как была невестой,
бормочет мне о самом сокровенном.
И путались слова, как струйки дыма:
фата из тюля… свадьба у завода…
Что был веселым, стройным, молодым он,
жаль, на войне погиб через полгода.
А платье было ситцевым в горошек,
а из подарков — сахар, соль и мыло.
Не обижал он, добрым был, хорошим…
«Бабулечка, а ты его любила?»
И вспыхнули глаза добром и лаской,
румянец проступил на бледных скулах.
Сквозь старческую сморщенную маску
вдруг прежняя девчонка проглянула…
Наступит день, когда в потоках лунных
однажды предрассветной стылой ранью
по отблескам зари девчонкой юной
она к нему умчится на свиданье.
.
.