Алый свет кристаллов вновь пронзит из бездны,
Безмятежным взглядом дремлющих Богов.
Вновь мечты бессильны, лживы, без известны,
Вновь сомненья тянут тяжестью оков.
Зимний почерк стылый дерзостью проворен,
Снисхождений нет в нём по чинам персон.
Колет ночь жестоко хладом мёртвых зёрен,
В это время каждый лишь юнец гарсон.
Кто стряхнул за ворот россыпь лазурита,
В этих искрах разум мой был опьянён.
Верно зелье бесом было мне подлито,
И его фортуной я был окрылён!
Но огни софитов не в ладах с позором,
Прочь тот стол картёжный, хамоватый круг.
И язвили в след мне в памяти мажорно,
Те слова: "Но полно Вам скупится Друг!"
Долго брёл я ночью меж аллей промёрзших,
От судьбы бежал ли, или от себя,
Только вдруг увидел храм, что был заброшен,
В витражах светлелось, я вошёл туда.
Преклонил колени пред Святой Марией,
Что младенца держит на своих руках.
Пред скульптурой Павла и Петра…. Стихийный,
Ключ держал он дивный при больших вратах.
Эти двери чтили, сохраняя святость,
И покой смиренный, Благодатный Дух.
В строгой ковки стали лицезрелась статность,
Крепость Божьей власти и Небесных Луг.
Я молился плача и просил прощенья,
Как вдруг громкий голос за спиной вскричал,
То священник старый молвил: «Причащенья?»
Я ж от страха: «Верно, Да, Да, Да сказал!»
- Говори не бойся с чем пришёл в обитель,
Вижу я, в Азарте проигрался ты!
Но так что ж бывает, здесь живёт спаситель,
Только в сердце Вечность ты его прими.
- Да, я грешный, Падре ученик утопий,
Окунулся в роскошь головой хмельной.
Одурманил разум мой учитель Опий,
И капкан гашишный стал моей женой.
И сухой, высокий седовласый старец,
Улыбаясь, молвил, что-то про пути.
- Лишь скажи: «Впускаю…. Я теперь посланец!»,
Он всегда прощает, кто б ни осудил.
К алтарю упал я, повторяя клятву,
На последнем слове ветер вдруг подул.
Закружился вихрем над священной паствой,
И огни на свЕчах близ земли нагнул.
И на фресках действа из писаний древних,
Облачились тьмою, словно в серый фрак.
Постаментов лики оживились…. Гневно,
За мой вид вцепились их глазницы в такт.
В чёрной черни глаз их Ледяная Гордость,
Отражала Вечность и Всевластность сил.
Отравляла воздух сыростная спёртость,
Словно монстр почуя в старом склепе гнил.
Святой Пётр отбросил на мгновенье путы,
Каменных нарядов, повернув свой ключ.
Вдруг органа трубы породили спрута,
Непомерной страсти музыкальных туч.
То звучали ноты первого творенья,
Что шептали духи в ветряной ночи,
Лишь тому мальчишке - Всаднику Затменья,
Что не видел клавиш, слышал суть души.
Из замочной глуби и щелей наддверных,
Пробивалась светом кучевая мга.
Как открылись двери все глаза Надменных,
Устремились в недра позабыв меня.
Пот пробил сквозь поры, словно выстрел быстрый,
И безмолвным воплем был мой дух объят….
Там кругом надгробья, как скрижали истин,
Меж туманной гущи покосившись, спят.
Вдруг Младенец Божий приподняв головку,
Устремив глазницы на меня гласил:
«Здесь покой, вступай же, не ищи уловку,
Ты с Извечным кровью свой контракт скрепил!
Вдруг глубоким вдохом захлебнулось сердце,
На спине тепло я ощутил и боль,
И упала с жизнью под органный терцет,
На алтарь проклятый кружевная кровь.
То удар кинжалом мне нанёс епископ….
Он стоял и дерзко ухмылялся в след,
А я полз и таял по ступеням склизким,
И в мой ум предсмертный пробирался бред.
Воспылали свечи в канделябрах златых,
А убивец мерзкий руки вверх поднял.
«Просыпайтесь братья, облачайтесь в латы,
Нам сегодня пищу тёмный дух послал!»
Из гробов прогнивших продирались когти,
Вырывались руки из оков земли.
Про себя шептал я, напрягая локти,
Дай мне сил убраться, помоги, Спаси!
И Господь услышал те мольбы за гранью,
Вот он шанс спасенья надомной повис.
Я вцепился в ножку канделябра дланью,
И обрушил пламя перед падре в низ.
И огонь схватился за подножье рясы,
По ногам взбираясь устремлено ввысь.
И разнесся запах кровяного мяса,
Дикий вопль органный перебил каприз.
Я поднялся с пола, сжав в кулак все силы,
Заставляя разум помутнённый жить,
Я бежал шатаясь, а за мной спешили,
Мертвецы в надежде мою плоть вкусить.