Не обольщён и потому свободен...
Девиз Рыцаря Перочистки
Луна исчезает, смутив ковыли
в печальной безмолви полей и курганов,
сокрыта землёй или тенью земли,
а может быть, в облако млечное канув.
Земля мне мала, и едва ли мила
в молОке луны растолока дороги,
которой батыева конница шла,
пока не споткнулась о пни и пороги.
И вымолвил тихо великий Бату
родне и троюродне в коже и меди:
«Ни мести, ни чести, пока не почту
Мстислава, что смел до зареза Редеди».
Орда содрогнулась и взвила костры,
шатры раскидала по мёртвому полю,
на время забыв про дунаи-днестры
для хана и князя, знакомых по школе.
Смотри-ка ты, в экую тьмутаракань
меня занесло на чужие поминки!
А нечего делать: хоть хань, хоть не хань,
придётся и хаму пройтись по старинке!
Не стану гадать на зелёной луне,
с какого такого большого похмелья
великий Бату проскакал на коне
полмира, чтоб тяпнуть кобыльего зелья.
Не знаю ни слова об этом полку,
но вижу, что грозный Бату сабантуем
вполне удоволен: прилёг на боку
и дремлет, покуда мы с музой флиртуем.
А тьмутараканский геройский князёк,
который зарезал лихого касога,
калачиком слёг у батутошних ног
за пару столетий до хана косого.
Лежи себе с миром, на лаврах почив,
да нюхай сквозь время и стремя вонищу
сырой человечины, спелой на чих
Батыя, припавшего боком к огнищу.
Палёною шерстью завеяло ночь
горючей земли и угрюмого неба,
чтоб красным калачиком путь истолочь
до пней и порогов, до соли и хлеба.
Не добрым, но кровным словцом помянём
великого хана, далёкого князя,
что землю терзали конём да огнём
по древним пошибам, радея и мразя.
Немало греха живорез натворил,
мстя славой адыгу, кипчаку и ясу:
взъярил Ярослава и перемудрил
премудрого братца, и кланялся Спасу.
Немало людья, что былья, наломал,
то нашим, то вашим поганя дорогу,
и Спаса затеял затем, что немал
край света отрезал и чёрту, и Богу.
…Хоп! кажется, хан заболтался во сне
и сам же себя разбудил для погудки.
Ну что ж, на войне, как на всякой войне,
и полкие водцы от сырости чутки.
А поле и впрямь помокрело к утру
прогорклой слезой монголоидных женщин:
тем тоже - не воин, но муж ко двору.
И чтобы из прочих был самым женьшеньшим!
Вернёмся к баранам, а также коням:
орда встрепенулась по ханьему глазу
и тронулась в путь по чужим исконям,
добро прибирая и сея заразу.
Великою тучей взметнулся посев
на жирной земле языков и наречий:
заразу впитал и размерил на всех
запал ястребиный да запах овечий.
И ныне над нами полощут орлы
да плещут знамение древние орды…
Мы дети асфальта. Мы дети смолы,
в которую влипли копыта и морды
батыевой конницы…
дикой скулы…