Ты давай-ка, Сердце мое, перестань болеть, не толкайся в груди, что есть силы. Молчи, молчи! Ты мне так поможешь состариться, умереть. Сердце глупое, зачем отдавать ключи?! Ты само же, Сердце, виновно в своей тюрьме: да, не надо было так биться, брыкаться. Ты уже и так, похоже, в таком неземном дерьме, что бесполезно рыдать, курить и сжигать мосты.
Ах, как мы умели с тобой летать, как умели жить! Помнишь, Сердце, как мы умели смеяться, петь? И такая была активность, веселость, прыть, что можно ж было не выдержать тебе ведь.
А теперь ты маешься, стонешь в груди, кричишь — я спокойнее стала, а язык непомерно скуп на слова и метафоры, снова теперь в ночи ощущаю одну лишь неподавленную тоску.
Угомонись ты, Сердце, уже! Не твое же дело, что происходит у этой твоей любви. Но надо признаться, твое поведенье смело. Что ж ты рвешься в чужие руки?! Они уже не твои.
И что теперь я должна отвечать на вопросы маме? Что на тебе повсюду одни кресты? Послушай, Сердце, я надеюсь: в кардиограмме я не увижу одной сплошной неживой черты.