Это была очень странная семья. Мать, некогда религиозная до фанатизма приверженка теории Дарвина об естественном отборе, родила семерых одинаковых детишек-погодок, которых отпустила в мир как только они научились ходить. Работала она небольшой трикотажной фабрике и дети были одеты в одинаково убогий набор одежды: клетчатые фланелевые рубахи и синие спортивные штаны. Отец тоже работал на фабрике. И тоже носил клетчатую рубаху и синие штаны. С одной разницей: у детей она были с заплатками, а у него с оттянутыми коленями. Он, как любой несостоявшийся военный (когда-то он пытался поступить в военное училище, но дальше подачи документов в приемную комиссию не прошел), любил порядок до идиотизма: помимо того, что семья жила по жестко составленному графику, даже секс с супругой и расчесывание волос занимали не больше положенных трех минут.
Детей было семеро. Семь рыжих, похожих на обоих родителей сразу существ, определить половую принадлежность которых невозможно. И имена не помогали: Женька, Сашка, Валька, Лелька (соседи гадали это Ольга или Леонид), Илька, еще Сашка (что давало повод думать, что кто-то из Сашек все-таки девочка) и Гага. Гага был младшим в семье, ему было семь с половиной лет.. Он ходил в первый класс и очень хотел быть единственным ребенком в семье.
Он старался не играть с братьями и сестрами, не смотря на то, что все остальные существовали только стайкой, расставаясь только во время уроков в школе.
Хоть Гага и был младшим, вся его жизнь развенчивала миф о том, что младших детей любят больше и балуют вниманием и заботой. Видимо, мать Гаги, после родившегося третьего ребенка, перестала замечать изменения в своей физиологии и рожала уже как бы по инерции. Дети при таком философском отношении к жизни быстро взрослели и не требовали от родителей причитавшуюся им долю ласки и радости.
Школу Гага не любил. Даже не саму школу с ее бессистемной системой образования, сколько это извечное: "Ааа, это еще один из этих, как их, ну, рыжих-то этих". Почему-то их фамилию, не смотря на то,что все дети учились в одной школе и у тех же учителей, запоминали плохо.
Гага очень хотел выделиться. Дома, среди братьев и друзей, одинаково не замечаемых родителями, проявить себя было сложно.
Во дворе, где кроме них был еще с десяток детей, с ним играли неохотно. Нет, не прогоняли, принимали в игру, но Гага чувствовал, что другие держатся особняком, неохотно доверяя ему важные роли и задания. Выделиться тут у Гаги тут тоже не получалось.
Оставалась школа. В ней он хоть немного растворялся и наличие братьев и сестер не так давило.Шалости, типа разбитых стекол, он не рассматривал: родителям нечем будет заплатить за испорченное имущество и если о Гаге и заговорят, то только как о мальчике из бедной семьи и снова начнут шушукаться о том, зачем их мать родила стольких, если не может себе этого позволить (зачатки амбиций и гордости были у Гаги в необходимом количестве, правда не осознаваемы хозяином).
Обида маленького сердечка копилась семь лет. И как же хотелось крикнуть: "Это я, Гага Каинов! Я! Я! Я!" Чтобы все запомнили его фамилия, что он-это он он, а не один из.
Забираясь после уроков на крышу, Гага был полон решимости открыть миру основную свою тайну - тайну, что он есть. У них было сегодня всего четыре урока вместо пяти. Он лез и думал, что в 12:45, когда у большинства закончатся занятия и толпа детей хлынет из школы, он крикнет во все горло: "Эй, вы, я - Гага Каинов! Я стою тут наверху, а вы там все не больше моей козявки". Такой уверенности у него не было никогда.
Гага подошел к краю крыши, залитой гудроном и по краю выложенный железными листами. Подошел и смотрел вниз, прикидывая, все ли его услышат и увидят. Левая нога поехала по листу вперед, а руки машинально пытались схватиться за что-нибудь. Он не понял, что летит вниз. Только одна мысль стрелой пролетела: "Теперь точно заметят".