До заката солнца алого,
Пол дороги отмахал.
Привязал коня усталого.
Чёлку, гриву потрепал.
Чей-то домик предо мною,
С перекошенным плетнём.
Крыша с чёрною трубою.
Значит, топится углём.
Слышу звуки балалайки.
И поднявшись на крыльцо,
Постучал. Зову:
- Хозяйка!
Бородатое лицо,
Из открытого окошка,
Смотрит тупо на меня.
Лихо залилась гармошка,
У соседского плетня.
Хуторок в степи ковыльной.
Вырос на моём пути.
Сорок вёрст дороги пыльной,
А другой и не найти.
На колах пустые крынки,
Перевёрнуты вверх дном.
Да порожние корзинки,
Украшают этот дом.
- Что стучишь! Чего те надо?
Бородатый прорычал.
В тишине большого сада,
Пёс, кудлатый, зарычал.
С запозданьем. Видно старый.
Кто-то дёрнул за крючок.
Скрип двери. И вышел малый.
Очень крупный казачок!
Босиком, в трусах и майке.
С балалайкою в руке.
А в другой руке нагайка.
(Взгляд застыл на мужике).
Понял я, что дело худо.
Тут гостей ночных не ждут.
Улыбнулся, как иуда.
Понял. Эдак и побьют!
Говорю, что заблудился.
Что стемнело, и устал.
Глядя вверх перекрестился.
(Почему-то конь заржал.)
- Извиняй!
Уже без злобы,
Бородатый говорит.
- Тут у нас режим особый!
- Кто-то из ружья палит,
- По ночам. А ты влетаешь,
- Рвёшься в хату и орёшь!
- Кто такой? Кто тебя знает?
- Зараз и не разберёшь.
- Заходи! По чарке выпьем!
- Заночуешь до утра.
- Слышишь, Сёма! Девок кликни!
- Собирать на стол пора.
Малый сразу удалился.
Пол под парнем задрожал.
Я опять перекрестился.
(Странно, конь мой не заржал).
- Ну, садись! Видать не местный.
- Не из наших казаков.
- Тут у нас одни невесты.
- Бабы. Нету мужиков.
- Хутор наш всего три хаты.
- Слева, есаул Степан.
- Справа, старый и горбатый,
- В прошлом - батька Атаман!
- Так что мы вдвоём с Семёном,
- Справный хуторской дозор.
- Приложу клинком калёным,
- Если влезет в хату вор!
В хате чисто и уютно.
- Как зовут тебя, казак?
- Да Григорием Малютой.
Мой вопрос застал впросак,
Бородатого верзилу.
Сам он думал о своём.
- Привязал свою кобылу?
- Да, конечно, за плетнём.
- Ну, ты парень и дуркуешь!
- От цыган одна беда.
- Украдут и не почуешь!
- Всё бывает иногда.
- Загони её в конюшню!
- Слышишь Сёма! Отворяй!
Улыбнулся простодушно:
- Ну чего сидишь - давай.
В горизонт уходит солнце.
Листья тополя шуршат.
У прогнившего колодца,
На цепи висит ушат.
Всё тут тихо и спокойно.
Под вечернею зарёй,
Даже дышится так вольно!
И не хочется домой.
В поводу повёл в конюшню,
Измождённого коня.
Он пошёл со мной послушно.
Надоело у плетня.
Что волнуется Григорий?
Задаю себе вопрос.
Тут от Дона и до моря,
Ни кого на сотню вёрст.
Сам Семён коня поставил.
Сена бросил и пошёл.
Обернулся и добавил:
- Ты бы парень в хату шёл.
С шумом двери затворились.
Лязгнул кованый замок.
- Где вы там запропастились?
- Ну, веди его сынок!
- Бабы стол уже накрыли.
- Гостю мягкую кровать,
- В наших сенях постелили.
- Чтобы крепче было спать.
На столе мерная банка.
В стопки самогон налит.
Видимо лихая пьянка,
Мне сегодня предстоит.
Тут картошка с огурцами.
Гришка между баб сидит.
Запах жареного сала,
Разжигает аппетит.
Рюмка пятая, шестая.
С шумом в дверь зашёл сосед,
На гармонике играя,
Так, что люб стал белый свет!
Мы и пели и плясали.
Говорили речь не раз.
Так станичники гуляли.
Лишь по праздникам у нас.
Трезвым был один лишь Гришка.
Он Степану подмигнул.
Меня бросил как мальчишку,
В койку крепкий есаул.
Захмелел. С кем не бывает.
Рухнул на кровать. Уснул.
Что там было? Кто же знает?
Только утром есаул,
Разбудил меня. Нагайка,
Хлестанула по спине.
Тут попробуй, угадай-ка?
Наяву, или во сне.
Было то, за что приладил,
Меня плёткой есаул.
Он, всю ночь провёл в засаде.
Я же с девкою уснул.
В голове лихая тема,
Вызрела сама собой.
Запах сала, запах сена!
Только попаду домой,
Напишу про всё что было,
В хуторке из трёх домов.
Может девка полюбила,
И раздела до трусов?
Сентябрь. 2010 год.