95
Сорок пять и еще два двадцать пять. Или два писят? В общем-то, какая на хрен разница! Что серпом по яйцам, что молотком по башке? Сорок пять. Писят пять. Шысят пять. Баба все равно ягодка опять. И в семисят пять. Вон посмотри на голлых вудских красавиц из зимнего леса. Голлый вуд, голлый вуд. Там красавицы жывут! Где летом холодно, а зимой апельсины цветут. Предельная концентрация красивых женщин в Америке наблюдается именно в Калифорнии. С самого начала своего развития киноиндустрии их туда завозила пачками, тоннами, пароходами и самолетами. Посмотрите на бабушку Рэкэл Уэлч. Сорок пять лет назад она сыграла доисторическую красавицу в фильме «Миллион лет до нашей эры». До сих пор не состарилась.
Семись пять. Восись пять. Бабы все равно ягодки. Опять и снова. Хирургическое искусство тут, наверное, не самое главное дело.
Мы выше любви, сказал Петя Трофимов. За что и огреб по полной программе от разъяренной фурии – стареющей Раневской. Вы – фитюлька, Петя, никчемный человек!
Вишневый сад. Моя последняя театральная работа. Актерская. Потому что потом с театром меня будут связывать иные отношения. Вечный скубент. Петя Трофимов. Его образ привычно трактуют недотеписто. Эдаким умничающим «внучком» Фирса, в лучшем случае. А яблоко от яблони, знаете ли...
Или прекраснодушным тилигентом. Из которых получались не только романтики, но и бомбисты, народовольцы. А потом и большевики. Бесы, одним словом...
В нашей же, хабаровской трактовке, главными действующими лицами стали отнюдь не сентиментальные Раневская с братом, не пошлый буржуй Лопахин, а чистые сердцем Петя и Аня. Спектакль был построен в эстетике комедии дель арте. И каждый персонаж был соотнесен с соответствующей маской итальянского театра. Они и получили реальные маски на балу. Все, кроме Пьеро и Пьеретты. Пети и Ани. Ибо, в отличие от остальных иллюзорных личин, ненастоящих, являются полноценными, живыми, чистыми сердцем и душой.
Девяносто пятый. Моя последняя роль. И первое газетное интервью.
Отрываться. Обрываться. Уходить. Канать. Перепрыгивать. Отрезать. Отрыгивать. Избавляться. В траве валяться. Спать на сене и в снегу. Освобождаться.
«Эта страна уже не моя страна, - слышал я не раз, - я, мы, дети, родня, уехали оттуда. А когда вернулись в отпуск, то поняли, что это не наша страна. Той страны больше нет».
Я жил в России в голодные девяностые. Голодовал. Как все. Бедовал. Как все. Ходил на взморье. В Нагаево или же в бухту Гертнера. Рвал там траву и ел ее. По весне можно было заготовить папоротник. Лакомство и деликатес. Засолить. И потом всю зиму с картошкой жарить. Вкуснотища. Но я без особых изысков просто рвал местные дикие травы. Рюкзаками приносил домой. Тушил их. Делал бакинские кутабы. Аналог чебуреков, но не с мясом, а с зеленью. Резал в супчик. Варварские зеленые щи. Без ничего. Порой с горсточкой крупы. Порой и и вовсе без нее. Обходясь без хлеба долгие годы.
Я жил в России. Как Анна Андреевна. Что была с моим народом, там где наш народ, к несчастью, жил.
Резоны для отъезда у моих тутошних знакомых и друзей разные. Но общие. Связанные с невыносимой легкостью, или тяжестью бытия. Ни в коем случае никого не осуждая, просто вглядываюсь в лица. В судьбы. Перебираю пасьянс причин, приведших моих соотечественников за океан. В сытую, обеспеченную жизнь. Разные ли это вещи? Я, мы все, каждый из нас, и «эта жизнь», ну или ТА жизнь, оставшаяся за таможенным и паспортным контролем в Шереметьево или Пулково?
Я и «моя жизнь»? В искусстве? Как у Станиславского... В теплом тувалете... В станционном буфете... В чахоточном бараке... В одиночной камере... В шахте... На приеме у доктора Антона Павловича... На сцене МХТ... На белом экране в темноте синематографа...
Что такое «моя-твоя жизнь»? Какое глупое выражение!
Раскладываю пасьянс. Тасую карты. На самом деле, я не умею гадать и пасьянить. Это было одним из развлечений покойной бабушки. Хотя Таро и занятная штука, но мне больше по душе руны. Занимался ими с конца восьмидесятых и все девяностые. Резал из дерева. Лепил из глины, обжигая после в муфельной печи. Медитировал с ними. Дарил комплектами друзьям и близким. Сколько их прошло через мои руки? Рун. Комплектов рун...
Гадательные цели? Скорее, эстетические. Художественные. Каждая руна, каждый комплект были индивидуальными. А мистика, погружение, все это ерунда. Руны лишь инструмент. Или часть инструмента.
Пасьянс историй и судеб. Ленинградский черный хлеб. Сардины. Селедка на газете. Петроградская сторона. Васильевский. Дворцовая. Невский. Матросы-анархисты. Рабочая милиция. Броневики. Мандаты. Ваши мандаты! Сам ты – манда лысая! Феликс эдМУНДович, расстреляйте их! И непременно чайком напоите перед этим...
Развал конца восьмидесятых. Очереди. Карточки. Талоны. Импотенция. Власть. Интеллигенция. Баррикады. Митинги. Вялое, как старческий член после маразмоинсультоинфарктомикоардо, огрызание в ответ на требование «Порулить!». Всеобщее умопомешательство. Она сказала: «Мой сын в этой стране, в этой армии служить не будет!». Сделала все, чтобы не служил. Уехали. Повезло. Другая семья. Другая ситуация. Все из того же славного города трех революций. Папа русский. Мама нет. Сын школьник. Такой же, как и в первом случае. Записались на прием в посольство. Как рассказывали: «Мы тогда еще не знали, что говорить можно, а что нельзя». Нельзя было говорить, что они русские, что в семье был туберкулез, что православные, что были в партии. С первого захода не получилось. Через пару лет повторили. Наученные добрым советом со стороны, сказались нерусскими, нехристианами, вполне здоровыми, без прочих проблем, статус и визу получили.
Кто-то ехал в замужество. Многие. Кто-то попал в струю. Кому-то повезло выплыть на перестроечной волне. Поехали просто на заработки. Или по приглашению. Зацепились. Выиграли гринкарту. Или еще каким образом случилось сменить статус гостя, туриста на постоянного резидента с видом на жительство и правом на работу.
Жизнь русских людей, оказавшихся после 1917-го заграницей, и оставшихся на родине.
Жизнь русских людей, оказавшихся после 1991-го заграницей, и оставшихся на родине.
Жизнь после смерти... Смерть после жизни... я и моя жизнь... ты и твоя жизнь...
Мы и наша смерть...
Разделение и объединение-берлинской-стены.
Через сорок. Через двадцать. Через семьдесят. И еще четыре. Через сто и тысячу. Через миллионы. Лет. Световых. Лучевых. Космонавтских. Научно-фантастических. Предположительных. Гадательных. Курительных. Комнат. Трубок. Баха. Органа. Прибабаха. Органов чувств. Безмолвия. Без Формы. Без мысли. Без смысла.
Я и моя жизнь. Какая глупость! Какая гадость эта ваша заливная!
Протухшая и завонявшая. Носками. Портянками. Сортиром. Мертвецкой.
Нет! Это ни в коем случае!
Ни камень. Ни огород. Ни город над рекой. У озера. У моря. Умора. На экране кривляется и гримасничает Чапли Чарлин.
Но почему так не идут прочь, не растворяются в туманной дымке былого слова Ахматовой?
Я и моя жизнь.
«Это нонес», - как говорил наш покойный губернатор. Его застрелили прямо на Арбате. Средь бела дня. В затылок. Из толпы вышел наемный убийца. Бах-бабах. Неподъемное тело раздобревшего губернатора, которого у нас называли почему-то «первым всенародно избранным», хотя всенародно избирают, обычно, главу всей страны, а не одного из ее регионов, лежало на тротуаре несколько часов. Даже не прикрыли простыней. Невидящими мертвыми глазами он уставился в небо. Несколько часов в прямом эфире показывали тело, лежащее на улице. Вокруг толпа и суетящиеся милиционеры. Сразу увезти тело, или хотя бы прикрыть никто не додумался. Шок? Голливудский полицейский Бен Шокли в исполнении Клинта Иствуда. Фильм «Сквозь строй».
Одна уехала в Америку. Другие приехали в Америку. Те. Эти. Третьи. Пятые. Десятые.
Что общего? Как расходились, менялись, что-то сохраняя, что-то теряя после развилки, налево пойдешь, направо пойдешь, прямо отправишься, былинные русские иммигранты и не менее былинные русские люди, оставшиеся на исторической родине?
«Я ваш уважаемый слуга!» - говорил покойник.
«Я ваш любимый...».
Почему приказы отдаются? Почему распоряжения не выполняются? Почему-то в банях раздеваются, а в кабинетах... откуда раздаются... гром победы... и пук да пук распускающихся почек на вербе. Пройдись по деревне перед Пасхой. Пук да пук. Это почки раскрываются. Не подумайте плохого! Оторвали, оторвали, оторвали у попа. И не вздумайте ничего такого вообразить – от жилетки рукава!
Проблемы преодоления метеоризма решаются путем запуска в дальний космос Брюса Вылеза-из-Ада с командой бравых парней. Не допустим ни одной шальной метеористой кометы до земли!
Одна моя знакомая хохлушка из восточных окраин Украины, что живет тут уже лет восемь или девять, рассказывала о своей первой местной церкви. Сначала ходила в западенскую. Так там бабки заклюют за одно только «москальское» слово, случайно вырвавшееся из уст выросших в советской Украине и говорящих на суржике людей. Та церковь основана еще первыми эмигрантами. Петлюровской волны. А в конце сороковых община пополнилась бывшими бойцами за независимость. Говорит Олэнка, что там ей даже показывали дедушку, тихого, смиренного раба божия, служившего в эсэсовской дивизии «Галичина». Только он жмется себе в уголок. И даже остальные его чураются. А сам он о себе не любит распространяться.
В общем, побыла гарна дивчина в этой общине, да и свалила в другую украинскую церковь. Там без маразма и русофобии. Сам там побывал. Все нормально. И по-английски, и по-украински, а если не можешь, то по-русски с тобой говорят. Даже священник, родившийся в Америке, нормально говорит на русском. Хотя егоный английский с украинским, конечно же, более чисты.
Русская зарубежная церковь.
Русская церковь московского патриархата.
Американская православная церковь.
Из всех общин мои местные русские друзья предпочитают последнюю. Там им комфортнее.
Эмигранты белогвардейской волны.
Эмигранты сороковых годов.
Запятнанные коллаборационизмом, или нет.
Эмигранты третьей волны.
Кто-то обижается на определение «колбасная», кто-то бравирует им.
Юная знакомая. Шестнадцатилетняя дочка одной пары. Моих сверстников. Москвичей, приехавших сюда ровно двадцать лет назад. Что ты думаешь о России, девочка? Что ты знаешь, что чувствуешь?
«Понимаете, я горжусь тем, что я – русская. Я знаю, что за мной стоит несколько тысяч лет истории и культуры, а не два века, как здесь. Я ни за что не хотела бы переменить свое происхождение. Но я родилась тут. Я живу в Америке. Когда приезжаю в Россию к бабушке, меня там сразу вычисляют, как американку. Хотя уже через неделю жизни там пропадает мой американский акцент. Я такая же как все. Одеваюсь, как все. Не отличаюсь от русских русских. Но мне все говорят, а-а-а, глупая американка! Тупая! Мы с подружкой были там как-то раз вместе. И однажды поняли в чем дело. Мы ходим и постоянно улыбаемся. Нельзя ходить в России и все время улыбаться. Это опознавательный признак иностранца. Надо ходить с хмурым и сосредоточенным лицом. Тогда ты свой».
Девочке шестнадцать лет.
Мы разные. Мы расходились. Расставались. Уезжали пароходы. Казаки и белогвардейцы стреляли своих коней. Сами стрелялись. Люди толпились на причале. Ломились на борт последнего парохода. А потом булгаковский «женераль Чарнота» говорил парижским нищим, что можно все купить, но только родину шиш купишь! Особенно такую, как моя, господа нищие...
Власовцы, бандеровцы, кого не успел СМЕРШ словить, бежали в Европу. Оттуда в Америку.
Советские люди, обозленные тем, что уже десять лет как не настал обещанный Хрущевым коммунизм, а вместо него лишь провели олимпиаду, уезжали, как участники белого движения. Потом обрастали на новом месте самоварами, хохломой, матрешками, видеокассетами, дисками с песнями из России, о России, про Россию. Мы – русские, говорят и русские и не русские, но связанные с Россией общей историей. Латыши, татары, евреи, белорусы, иногда украинцы, часто узбеки, выходцы из кавказских республик. И даже реимигранты из Ближнего Востока.
Мы – русские.
Двадцать лет врозь. Солженицын писал о двух столетиях. Мой старый добрый, порой взрывчатый, как динамит, Мирон, когда вышел этот двухтомник, купил последний труд своего солагерника. Прочел от корки до корки. Но отвечая на мой вопрос, чё же там дельного, а я сам так до сих пор и не удосужился прочесть хотя бы по диагонали эту книгу, мой Этлис почему-то кривился и не хотел пускаться в подробности.
Двадцать лет врозь. За это время мы и наши современники, уехавшие из России, даже при том, что сейчас не то что в прежние времена, спокойно можно ездить туда-сюда невозбранно и свободно, иметь русское спутниковое ТВ, по интернету и свежим газетам-журналам из Москвы следить за пульсом страны, все равно изменились. Разошлись.
И языком. Который у тех, кто уехал, застыл. Не развивается. Не пополняется новым слэнгом.
И менталитетом. Старики по-прежнему боятся. Если и откровенничают, то с оглядкой на дверь. Говорят, что тревожатся за оставшихся там. Но больше всего за самих себя. Боятся, что их могут выселить, лишить нового гражданства за верность прежней родине. Вернуть обратно. А там непременно – в ГУЛАГ.
Молодежь, вернее, сорокалетние и старше, да и помладше, говорят, что в «эту страну» да ни за что! Ни за какие коврижки! Да, мы – русские, но там уже не то. И той страны, откуда они уехали, больше нет.
Какая она была, «та страна»?
Какими были они? Я-ты-он-она-вместе-дружная-семья?
Это моя жизнь? И я должен прожить ее красиво? Удобно. Комфортно. Так, что бы не было бесцельно и стыдно за мучительно прожитые годы?
Удо сужиться. Удо бняк. Удо довольствие. Удо ссужиться...
Верблюдные страсти. Игольные ушки. Бедняк. Нищий скиталец по Палестине. Иисус, сын Марии и плотника. Сын Юпитера и еврейки, по Павичу. Друг таких же обездоленных и бедняков. Проституток и налоговых служащих. Презираемых и ненавидимых. Отбросов и отброшенных. Лишенных вкуса и соленности.
So lonely! Солен ли? Уд дружил. С кем?
Удружил медведь. Услужливый, как дурак. Лоб разбитый при молитве. Оккам, порезавшийся собственной бритвой. Отец Сергий. Граф Толстой. Слезинка писающего мальчика. Александр Македонский. Пушкин. Брат Ленина. Петропавловская крепость. Форт Аламо. Джон Уэйн. Форт Росс в Калифорнии. Музейный форпост убитой империи на Тихом океане. Губернатор-терминатор хотел его закрыть год назад. Денег нету. Владивосток. Муравьев-Амурский. Каховский. Дантес. Китай. Город. Поселок. Магадан. Хабаровск. Сан-Франциско. Бульвар. Торнадо. В Миннесоте. Амур вышел из берегов. Вплавь через улицу. Нева. Небо. Тенгри. Чашка кумыс. Калмыцкий чай. Юрта. Строганина. Оленина. Китовый ус на рукоятке моего ножа. Амулеты. Пеликен. Первый улыбающий пеликенчик из Магадана в Ленинград привезенный первой женой. Уехавший потом с друзьями в Ростов. Оттуда опять в Ленинград-Петербург. Анадырь. Священный валун. Медведь Балу. Бату-хан. Итиль. Волга. Святослав. Олегов щит. Царьград. Царь-пушка. Буддийский колокол. Динь-динь-динь. Динь-динь-динь. Колокольчик звенит. Банка маслин. Температура плавления бронзы. Температура плавления брынзы на хлебе в бутерброднице. Веточка петрушки. Фиолетовый базилик. Рональд Рейган. Выстрел. Свинец. Рентген. Иван Великий. Колокольня. Иван Грозный. Библиотека. Петька. Чапаев. Пелевин. Пустота. Че Гевара. Нибелунги. Кольцо. Граната. Рюкзак. Парашют. Гранатовое дерево. Яблочный сок. Апельсины. Бочки. Записка в бутылке. Вдова Клико. Нарзан. Курорт Талая. Мотыклейка, которую мы, дурачась, называли не иначе как Мандаклейкой. Хольм ван Зайчик. Александрия Невская. Очки. Леннон. Поттер. Троцкий. Бревнышко. Политическая. Близорукость. Дальненогость. Проституция. Федерация. Контрибуция. Яйца всмятку. Век живи. Два учись. Не клади серебро вместе с яйцами. Переложил портсигар из переднего в задний. Ливайс джинс. Заклепки на карманах. Чтобы не рвались. Врангель. Деникин. Генерал Ли. Поручик. Корнет. Труба. Мин нет. Танки. Подлодки. Локти. Локи. Один. Тибет. Солнце. Черное. Луна. Море. Свинья. Лосось. Окунь. Лось. Осетр. Лосососёвые. Ветвистые. Междусобойчик. Банзайчик. Разрез. Карьер. С места. Шахтер. Аллюр. Галоп. Кадриль. Полонез. Печенег. Половчанин. Онегин. Князь. Без наркоза. В упор. Сняв тапки о шапке заплачут ли? На каком основании? Фундаментальные истины. Относительные свободы. Несвободные радикалы. Аммоний. Слезоточивий. Теллур. Светотень. Светоний. Карлмарксов гамбургер. Социалистический Макдональдс. Восьмичасовой. Суфражистка. Феминист. Педерастия. Как средство мальтузианства. Контрацепция. Концепция. Всеобщей. ООН. Юнеско. Древнеримская фреска. Катакомбы. Гуманные бомбы. Нейтроны и нейтралы. Кидалы. Кандалы. Рыбы. По безналу. Приди-приди, моя любовь! Приживалы. Ущелья. Распадки. Перевалы. Задача. Не по разуму. Разувайся! Разоблачайся. Падай на постель. Акварель. Сопли. Весна. Апрель. Жопа. С ручкой. Наган. В потной ладони. Ленин в башке. Маузер. Винтовка. Мокрая прядь из-под козырька фуражки. Узенькие трусики. Утонувшая галера. Надлодка. Подломившийся лед. Цеппелин. Граф. Баронет. Французский стиль. Секса.net. Веслом по башке. Герасим. Мазайцы. This Jesus must die! Китайцы. Мастдайцы. Маньяк захватил штаб. Квартиру обчистили воры. Псих засунул член в мешочек с орехами. Доктор надел стетоскоп. Галилея сожгли за телескоп. Потому что в нем он не увидел ни Бога, ни Гагарина в черной бездне космоса. Дедушка Дарвин. Был обезьяной. Хануман. Летающий бог. Сын ветра. Черная Европа. Белая Африка. Зеленая Америка. Обливают краской. Носителей меха. Насытился кровью. Вампир. Летучая крысь. Кошкин дом. Недоскреб. Недопил. Рыба-меч. Икра. Сливочный чернослив. Белая сотня. Молочный компот. Сироп. Стакан. Монета. Автомат. Кетчуп. Камера. Штатив. Освещение. Актеры. Хлопушка. Мотор. Компост. Коктейль. Джеймс Бонд. Сирота. Мужской половой whoй. Когой? Чавой? Мысли. Строгость. Голубой ангел. Мэрилин Дитрих. Элвис. Лама. Долой. Домашние пончики. Роботы. Супербаттмен. Плевать. Плейбой. На убой. Перьевой убор. Вождя. Дождя. Солнца. Радуги. Индуистский храм. И разрешенная свастика. Им можно. Не сложно. Разреженный воздух Гималаев. Шива. Трезубец. Истинный глаз. Вишну. Локапалы. Яма. Как признак. Как диагноз. Пациент. Скорее. Помогите. Поздно, доктор. Пить боржоми. Когда. Почки. На деревьях. Расстрел на месте. Паникеров. Трусов. И извращенцев. Но таких нет. Официально. Ортодоксально. Премиально. Отсутствующие на вечерней поверке. Часовые на вышках. Трубы чадят. Я бегу. Очередь в спину. Колючка. Грузовик. Взвод. Автоматчики. Змеи. Бинокли. Лесбиянки. Дома сексуалисты. А на работе – асексуальные. Диаметральные. Часы. Стрелки. Белки. Карандаши. Ластики. Мелки. Стрелки. Робингуды. Иуды. Менухин. Скрипка. Ян Флеминг. Кроншейн. Гофмаршал. Щелкунчик. Стаканчик. Граненый. Ученый. Перченый. Шашлык. Обреченный. Флаг. Поражение. Дальнобойность. Дурнабойность. Полный вперед.
Бродил по пустыне сын человеческий. Не имея подушки, ни даже камня, куда бы приклонить главу. Ни покрывала верблюжьего волоса – укрыться. В землю, в песок зарыться. Змеею. Тушканчиком. Трюфели роющим кабанчиком. Утешал. Любил. Обнимал. Целовал. Мыл ноги. Учил. Растил. Принял.
В чем сила, брат? В чем правда, брат? Где смысл нашей жизни, эмигрант?
В чем счастье? Русское счастье?
Вот русские русские. А вот американские русские. А он был посередине. Как тот, что в пустыне. И с каждой смоквы, с каждой вишни на него глядели лица. Замученных и обреченных. Любимых. Любящих. И просветленных. Обособленных. Униженных и оскорбленных. Оскверненных.
Русская женщина. Русский мужчина. Американская одежда. Сарафан. Джинсы. Косоворотка. Вышивка. Пояс. Гуталин моей печали. Сапоги.
Какой-то китаец. Или американец китайских корней. Не Чуковский. Захватил заложников. И здание канала Дискавери. Хотел до всех донести, что перенаселение земли это плоховато. Его звали Ху Йе Ва То. Мальтус! – кричал он, размахивая пистолетом. Надо сокращать людей. Полиция начала с него. Русские обсудили. Не поняли. Почему покойный считал детей грязным. Оскверненными? Оскверняющими все? Как-будто сам не был младенцем. Не срался в пеленки. Особенно женщины. Особенно осудили. Как психа. И его взгляды. И его идиотскую выходку. Согласен. Выходка, действительно, идиотская. Насчет осквернения. В восточных культурах есть разные приколы насчет ритуальной чистоты. У всех о ней разные представления. Надо помыться. Перед тем как помолиться. Если помочился, смочи водой, промой уд. И ты снова чист. А если обосрался, то осквернился по полной программе. Надо душ принимать. А дети сами себя не могут обслужить. Лежат в колыбельке и только слюни пускают, да подгузники пачкают. Вот чем руководствовался покойный. Хотя китай, это вам не индия. Там попроще стандарты ритуальной чистоты.
Чистоплюйство. Чистотел. Меловые скалы Альбиона. Над Британской империей никогда не заходит. В Японии оно всегда восходит. А на самом деле, разве же Солнце куда-то уходит? Поднимись над планетой. Вылети в космос. Где ты увидишь восходы и заходы?
Равнодушие. Живость. Рассеившиеся легионы Тьмы. Космос. Участие. Любовь. Благость. Свет. Звезды. Ангелы. Люди. Англия. Саксония. Пруссия. Америка. Россия. Китай. Индия.
Небесная тундра. Подземная прерия. Балбесная ситуёвина. Проблемная жизнесмерть.
Я и моя жизнь. Как смешно!
Фотография Камила Дадашева