Мне б родины считать, а я
считаю родинки на девах.
Москва лоснится по краям
привычкой осени во древах
над палой семенем травой
под неба перистым багетом,
где на дорогах ровный вой
выводят роем драндулеты.
Сентябрь. Вечности цейтнот.
Любовь, и та, похоже, наспех.
Мне бы писать сонеты, но
еще поднимут дети на смех.
А бес, сидящий под ребром,
чтоб разменять его на Еву,
шлёт бритый волос серебром
пощекотать за ушком слева.
И вновь привычно далеко
плывёт душа от одеяла,
как убегает молоко
из раскаленного дюраля,
в столь отдаленные места,
где разных родин фифти-фифти,
где я в таких еще в летах,
что поднимаюсь к Богу в лифте.