85
Забавный год выдался. Тысяча девятьсот восемьдесят пятый. На западное рождество получил открытку из Прибалтики. Уже тогда из почти что «заграницы». Хотя курица вовсе и не птица...
Ненашенскую, не советскую. С гномиком и Сантой Клаусом. Со всеми католическими делами. С теплыми поздравлениями. От одной хорошей девушки. Было время, думал, что испытываю к ней теплые чувства.
Перед самим Новым годом сбрил бороду. Потому что она была политически неверной. Не нравилось начальству на заводе. Долго воевал, отстаивая свое право на бороду. Прям как в петровские времена. И хотя до середины 90-х с их «незаконными бандформированиями», как будто где-то встречаются законные, было еще далеко, но совпартначальники почему-то углядели в моей хипповской бороде что-то крамольное. Вызывающее. После долгой ругани сбрил ее. Только из-за отца, работавшего на том же приедприятии специалистом по ЭВМ от одного НИИ, который поставлял нашему заводу программное обеспечение. И хотя формально мы с папой работали в разных организациях, но мой начальник постоянно приседал ему на уши. И только чтобы отца не терзали, я все-таки уступил и побрился. А борода была хоро-о-ошая! Лопатой...
Как пел Гребенщиков в те времена, помнишь? Когда мы были молоды, мы все носили бороды...
Три года спустя, в конце восемьдесят восьмого, отмечал последний советский праздник – красный-день-календаря-день-седьмого-ноября в общежитии ЛГУ. Последний, потому что через год, через два он уже не котировался никак. И был предан всеобщей анафеме. А еще через год и вообще СССР не стало. Пациент скорее мертв, чем жив...
На этот последний праздник приехали литовские товарищи. Я зашел в гости к земляку. Он учился в ЛГУ на инязе, куда я безуспешно пытался поступить. Он воспользовался армейской льготой. И попал без конкурса. Павликом звали его все в Баку. На том заводе, где мы вместе пролетарствовали. В Питере же я никак не мог привыкнуть к обращению Паша. Для меня он и до сих пор Павлик.
Павел оставил мне ключ от комнаты, а сам свалил куда-то на всю ночь. Пара его соседей тоже отлучились. И я оказался временным хозяином целой комнаты. На одну ночь. Пошел потанцевать на местную дискотеку. Общаясь с литовскими товарищами, познакомился с девушкой. Хипповской наружности. Длинные волосы. Ленточка на лбу. Тертые джинсы. Свитер грубой вязки. Скромная. Чуть сутуловатая, зажатая, она сидела в уголочке, ни с кем не танцуя. Мы разговорились. На медленный танец я пригласил ее повальсировать. Приглушеный свет. Парочки зажимаются. Мы медленно скользим по залу в лучах стробоскопа. Оказалось, что она очень даже умеет танцевать.
Шепнул ей на ухо, давай ускользнем ото всех. Давай, ответила она. Привел ее в комнату к Паше-Павлику. Не включая свет, при одной сияющей Луне в окне, мы просидели полночи. Она на кровати с ногами. Я за письменным столом. Целомудренно и отстраненно. Читал ей стихи. Она молча, с немой благодарностью, слушала. Ничего больше. Никакой приземленности. Уплотнения. Зажимания. Просто романтическое свидание при Луне. Да и не свидание вовсе. А так себе, простое общение. Душевное. Типа, родственное. Я расспрашивал ее о Вильнюсе, где она училась в университете. О драматическом театре в Паневежисе. Ее русский был безупречен.
Она не любила советскую власть. И эта нелюбовь немного омрачала и ее отношение к России, к русским. Зачем же ты приехала в Ленинград? Мои друзья позвали с собой, вот и поехала. А то что ты из Баку, а не местный, даже лучше! – сказала она. А мне как-то стало неуютно. Беседа скомкалась. Потом я сослался на то, что уже поздно. Надо выспаться. И проводил ее к землякам.
В январе 1991-го по центральному телевидению передавали репортаж из Вильнюса. Там случились народные волнения. На подавление антисоветских митингов ввели войска. Несколько человек погибли. Были раненые. Арестованные. Вдруг, среди списка погибших я узнал ту девушку, с которой провел целый вечер и полночи в общаге ленинградского универа.
Листаю интернет сайты. Хочу найти подробности тех событий. Случайно попадаю на статью о Владиславе Шведе, тогдашнем втором секретаре компартии Литвы.
http://www.hrono.ru/statii/2008/kash_shved.html
Занимательные факты оттуда черпаю. Возможно, и не факты, а просто мнение автора статьи. Эк меня уже приучили в Америке! Здесь перед каждым художественным фильмом, не перед документальным, а перед fiction, фикцией, чьим-то вымыслом, все равно ставят титр, гласящий, что абсолютно все диалоги, все мысли и мнения, озвученные героями фильма, не отражают позиции кинокомпании. Чтобы никаких претензий в суде. И никто не обижался. Это просто частное мнение авторов, которое никак не совпадает с мнением редакции и издателя. Когда выпускал свой документальный фильм, где старики ветераны рассказывали о себе, о войне, о холокосте и нацизме, все равно пришлось ставить такой же титр в начале. Так надо, сказали мне продюсеры. Чтобы никто не придрался. Это обычная практика. Надо себя обезопасить. Это не твое мнение, а только рассказы стариков. Пусть они сами и отвечают за себя. Но ведь это же историческая правда! Они рассказывают то, чему сами были свидетелями на оккупированных территориях. Все равно. Это неважно. Ты сам по себе. Они сами по себе.
Так что, наученый местными реалиями, я просто излагаю то, что прочел в этой статье. Как Владислав Швед был поражен, услышав на одном из тогдашних митингов следующую фразу: «Не тех евреев стреляли!». И далее Шведу пояснили, что «русские – это белые евреи». Далее в статье приводится мнение ее автора, что в короткий период, когда Красная Армия оставила Литву, а вермахт еще не успел войти туда, литовские националисты уничтожили 94 процента своих евреев. Двести двадцать тысяч человек.
Варлам Шаламов в таких случаях говорил, было ль это? Не было ль? Со всей прямотой отвечаю – было!