Глеб Ходорковский. Тоже...
Она вышла из троллейбуса и, когда на её плечо легла рука, спокойно повернула голову и удивилась: - Ты?
- Ага…Как живёшь? Четыре года – и ни разу не встретились. А раньше – на каждом шагу…
- Нормально. Теперь работаю в издательстве университета. А ты?
- Да ничего… Как и раньше – малюю. Ребята иногда подбросят халтуру: когда эскиз, когда помочь в разработке… Этого хватает, чтобы высвободить время для главного. Ну что за идиотский разговор! « Как живёшь… нормально…» Послушай, я так давно тебя не видел… Надо… Я бы хотел поговорить…
Подошёл троллейбус. Она улыбнулась. Потом брови привычно сошлись к переносице.
- Извини, я спешу.
Кивнула и вошла в троллейбус. В его улыбке была растерянность, обида, горечь – и вместе с тем что-то жалкое.
Троллейбус ушёл.
А он исчез.
- Мне нравится, что ты никогда не спрашиваешь.
Она приподняла голову с подушки, оперлась на локоть.
– В прошлый раз я была. Но пришлось уехать. Там оказался Он. Может быть, ждал, а может и случайно. Он что-то там лепетал «надо поговорить» - но выяснять старые отношения, когда всего этого уже нет… Подошёл троллейбус и я уехала. И всё почему-то хотелось определить, какой он. Глупый? Нет. Наивный - не то. Странный, чудак, фанатик – всё не то. Неустроенный… Невструевый – это пришло по созвучию - тоже нет. Почему-то мне вспомнилось гумилёвская «Память»: « Мы меняем души, не тела». А куда девается та душа, что была прежде? И тут я спохватилась – заехала, Бог знает куда, и уже вернуться не успею.
- Да ты заматематизировалась совсем, уважаемая редактор, на своей работе! Это же стихи о памяти. Туда эти души и деваются. В этом теле жили ребёнок, подросток, юноша, зрелый взрослый человек – разные люди. Это стихи о воспоминаниях, которые уже кажутся призрачными, нереальными. «Память, память, ты не сыщешь знака, не уверишь мир, что то - был я». Помнишь, ты говорила, что это грустные стихи, а ведь на воспоминаниях всегда налёт грусти.
Помолчав, я сказал:
- А знаешь, я тоже был там. Стоял среди людей у киоска, в двух шагах. Но вы меня не заметили.
Она отстранилась. Брови знакомо сошлись к переносице.
- Почему ты не подошёл?
- А почему ты уехала? Мне-то всё равно, а тебе к чему лишний человек, который знает…
- Подумаешь! Для него это понятно и естественно, а проблемы кто с кем его не интересуют. Да-а…
- Что?
- Да так, ничего.
Меня насторожило это «да-а…», но она обняла меня и поцеловала, накрыв мою голову копной своих тёмных душистых волос.
Она любила своего мужа. Но и меня тоже. Я считал, что «тоже» - это не одно и то же, но она не дала развить эту тему. Я не настаивал – я её немного знал. Ласковая и женственная, словами или молча, но с самого начала, всё в наших отношениях решала она.
Расстались мы как-то незаметно, плавно. Так получалось, что встречи, хоть порой и учащались, но стали реже - то у меня, то у неё не совпадало время. Так машинист незаметно трогает поезд, мимо проплывают окна соседнего состава, кажется, что мы стоим, а движется он – но вот вагоны исчезли, нет станции и только какие-то домишки, лес или пустое поле.
Его я больше не видел – говорили, что он «свалил за бугор с концами». Так в его среде говорили об эмиграции.
А через три года она умерла. Поехала с мужем на Камчатку, в туристический поход. Там к ней прицепился какой-то клещ, энцефалитный кажется. Спохватились поздно. Не спасли.
Я был на её похоронах. Гроб был открыт. Нос заострился, глаза запали Лицо казалось чужим, незнакомым.
Когда вспоминаю о ней, мне почему-то на память всегда приходит та их встреча – две улыбки и её сдвинутые брови.
© Copyright: Глеб Ходорковский, 2009
Свидетельство о публикации №2907040116
Список читателей / Версия для печати / Разместить анонс / Редактировать / Удалить
Рецензии
Очень печальная история, но видно правдивая. С уважением Марина С.
Марина Синотова 15.08.2009 22:02 •