81
1945-й год. Июнь. Берлин. Я назначен на пост главы одной из военных комендандатур поверженной столицы Третьего рейха. Мне только что присвоили очередное звание. И вот советский майор, кавалер ордена Красной звезды, имеющий три ранения, два тяжелых, одно легкое, приступил к выполнению своих непосредственных обязанностей. Необходимо наладать снабжение гражданского населения продовольствием. На первое время, пока не заработают городские коммуникации, организовал раздачу горячего питания. У полевых кухонь выстраивались огромные очереди. Берлинцы с мисками и плошками, несмотря на такой чудовищный разгром и руины, не утратили присущей своей нации дисциплины. Никто не толкался, не лез без очереди. Какая-то обреченность и тоска овладели людьми. Они безропотно вставали в очередь. И хотя наши повара наваливали кашу в тарелки и котелки с молниеносной быстротой, хвостатая очередь продвигалась довольно медленно. Люди апатично переступали с места на место. Подходя к полевой кухне, протягивали миску под черпак повара. Шмяк. И дымящаяся, ароматная каша шлепалась в посудину. Человек отходил. Вместо него вставал другой. В основном, женщины. Старики. Да дети. Немного мужчин среднего возраста. Эти были какими-то особо прибитыми. Напуганными. Втянув голову в плечи, старались быть незаметными.
Сизые пороховые облака скрывают небеса. В городе серо и дымно. Гарь от пожарищ ест глаза. Я еду вдоль разрушенных домов в черном лакированном опеле. Вид на город из окна моего автомобиля весьма удручающий. То тут то там женщины, встав в цепочку, разбирают рухнувшие здания. Передают друг другу кирпичи и обломки камней, арматуру. Наша регулировщица на перекрестке отдает честь, закрывая движение по пересекающей линии, и пропуская мою машину. Вскидываю ладонь к виску в ответном приветствии. Круглые с ямочками румяные щеки девушки рдеют. Прядь светлых волос, выбившись из-под берета, развивается на ветру. Гражданский машин почти что нет. По улицам во всем концы города спешат армейские грузовики.
Подъезжаю к своей комендатуре. У входа два часовых. В дверях сталкиваюсь с моложавым незнакомым капитаном. СМЕРШ. Здороваемся. Интересуюсь, что привело контрразведку в нашу мирную обитель?
«Спецоперация, майор. Проверяем дома. Ищем замаскированных фашистов, избежавших плена и ответственности. Всех, кто скинул мундиры, переоделся в штатское и не прошел лагеря для военнопленных».
«В вверенном мне районе, капитан, уже проведена соответствующая операция. Двенадцать мужчин, в возрасте от шестнадцати до шестидесяти двух лет, временно задержаны и находятся под арестом до выяснения всех обстоятельств. Но судя по предварительным показаниям, это лишь мелкая рыбешка. Из всей дюжины пятеро почти или уже пенсионеры. Ополченцы. Их загнали в фольксштурм силком, буквально накануне взятия города. Они и оружия-то толком не умеют держать. Простые рабочие. Не опасны. И четверо мальчишек. Гитлерюгенд. Сопляки. Эти с гонором. Мол, Зигфрид еще вернется и разобьет варваров с востока. Хорошо же им мозги прополоскали! Двое остальные лет двадцати двух, двадцати трех. Пехотинец и зенитчик. Говорят, что воевали на западном фронте. Не против нас, а против американцев. Проверяем их информацию, товарищ капитан. Но мне думается, это не Ваши клиенты».
«Как знать, майор, как знать? В твое отсутствие я уже посмотрел арестованных. Старики, ты прав, нам не особо интересны. Мальчишек стоит потрясти как следуют. Вдруг они что-то знают. Или связаны с подпольем. А вот этих двух солдат, якобы с западного фронта, я бы у тебя прямо сейчас забрал. Уж очень складно поют. И в России-то они не были. Только во Франции. А там какая война? Все чинно и благородно. А я вот не верю, что они не воевали у нас, майор»...
Мы с Клаусом сидим под замком уже вторые сутки. Глупо попались. Три недели скрывались по развалинам. Не успели переодеться в цивильное. Только сорвали погоны, да избавились от оружия. Оба не берлинцы. Я из Шверина, он из Дрездена. Нас перебросили на защиту Берлина еще в апреле. Русские оказались совсем не такими, как нас стращали. Кормят. Не бьют. Допросами не обременяют. Кажется, вообще скоро отпустят.
Валентина Берсенева. Старший лейтенант. Военный переводчик. Правая рука советского коменданта. Ей нравится Ганс-зенитчик. Темно-русые волосы. Серые глаза. Спокойный. Вежливый. Вроде бы, враг... но я не чувствую к нему ненависти, мама. Понимаешь, с первого допроса, почувствовала что-то родное и близкое. Сама не могу понять, что со мной?
Иоганес Бельке. Ефрейтор. Служил в экипаже зенитного танка, господин майор. Не стрелок. Водитель. Мама в Шверине. Младшая сестренка. Папа умер еще перед войной. Рак легких. Что думаю о нашем поражении? Знаете, господин майор, мы заслужили его. А теперь надо просто отряхнуться от своего прошлого и жить дальше. Вы, русские, преподали нам хороший урок. Вы читали Библию? Ах да, у вас же страна, свободная от церкви и ее милосердного учения. Знаете, что сказал Христос? Отвергнись от себя, подставь другую щеку. Сегодня всей Германии, всему нашему народу надо подставить не просто обе щеки, а внутренне умереть. Расстаться с прошлым. Лишь таким образом возможно покаяние и примирение со всем миром. С теми народами, которым мы принесли одни лишь страдания и горе. Я сожалею, господин майор, обо всем. Кроме одного. Чего именно? Того что я немец...
Что это за город, у жителей коего нет ничего, кроме туалетной бумаги?
На следующий день капитан приехал забрать обоих солдат из комендатуры. Стариков и мальчишек к тому времени уже выпустили по приказу майора.
Все люди в комендатуре, прохожие на улицах, машины, город вместе со всеми зданиями медленно растворялись в сгущающемся тумане. Комендант вдруг понял, осознал. Тут что не так.
Это не настоящий Берлин.
Они находились в кабинете майора. Вместе с капитаном-смершевцем и двумя немцами.
«Ребята, я понял. Самое главное это любовь! Я живу в Москве 1980 года. Увидимся там. В будущем».
Свечение. Растворение. Исчезновение...
Откуда эти образы? Со всеми красками и деталями. С подробностями, которые не хочу выносить на страницы книги во всей полноте, лишь обозначаю пунктиром. Эскизно. Фрагментарно...
Дед был майором. Комендантом в одном из немецких городков. Но не таким, каким видится в этих эпизодах мне этот майор.
Лето московской Олимпиады мы провели в Киеве. Одинадцатого июля мы стояли с мамой и Камилом в цепи людей, наблюдавших, как спортсмены-бегуны передают по эстафете олимпийский огонь. Хорошо помню факел. И руки, перехватывающие его. Прометеевская радость. Со-участие. Ощущение причастности к чему-то большому и великому. Никогда до и после 1980-го не испытывал ничего похожего. Я вообще-то не люблю «большой спорт». А во время московской олимпиады не было чувства, что все это сплошной обман и надувательство.
Хотя умер Высоцкий. И сообщений о его уходе не было в прессе. Но тем не менее собрались толпы народа проводить его в последний путь. Из Москвы заблаговременно выселили лишних людей. Школьников отправили по санаториям и пионерским лагерям. Всякий нежелательный элемент – уголовников, спекулянтов, нищих, алкоголиков, диссидентов и проституток сослали за сто первый километр.
В СССР появились кока-кола, кетчуп, одноразовая пластиковая посуда, кроссовки – вожделенные «адидасы». А еще бумажные одноразовые куртки. Тетка привезла пару таких. Кузены долго носили их, пока те не расползлись по швам, превратившись из ослепительно белых в грязно-серые. Они были рассчитаны на несколько дней носки. Но продержались пару лет. Бумага, а какая крепкая! Немцы делали!
Америка со своими союзниками, числом более пятидесяти стран, бойкотировала московскую олимпиаду из-за Афганистана. В результате, большинство наград досталось советским и восточногерманским спортсменам.
Вчера в Миннеаполисе выступил «Мумий Тролль». Мои местные русские друзья не в большом восторге от Лагутенко. Мне же его песни нравятся с самого начала. С тех пор как я услышал их во Владивостоке тринадцать лет назад. И дело тут не столько в нашем «дальневосточном патриотизме» и солидарности, сколько в тех точках, на которые Чеширский кот Лагутенко умеет нажать, вызывая особые чувства. Неправы те, кто называет его попсовиком-затейником. В песнях «Мумий Тролля» есть и небальная музыка, и настоящая поэзия. Меня клюнула всего лишь одна фраза «где-то в бой идет пехота», после чего я понял, это наш, рокенролльный чувак. Светлый. Хотя порой и хулиганистый бандюжка. А какой же рок-н-ролл без хулиганства?
Ночью я опять провалился в послевоенный Берлин лета 1945-го. Затем в июньскую Москву 1941-го. Где записался добровольцем на фронт, пугая сотоварищей рассказом о том, что немцы дойдут до столицы. Но мы их прогоним. Правда, наш путь до Берлина затянется на четыре года. То, что я говорил в первые дни войны, казалось страшной крамолой. Как же так, ведь «малой кровью да на его территории будем бить врага». Я сам понимал все это, но не мог удержаться. От правды.
В США с началом войны в конце того же 1941 года всех граждан японского происхождения посадили в концлагеря. Однако американцы с немецкими корнями не попали под подозрение. Они все рьяно рвались на фронт, чтобы «надрать задницу Гитлеру и нацистам». Таких было много здесь в Миннесоте.
Вчера пересмотрел старый голливудский фильм «Миллион лет до нашей эры». 1966 год. По тогдашним технологиям снято очень впечатляюще. Помню, как смотрелась эта лента в кинозале. Мы, дети, все дрожали, когда динозавры нападали на бедных, примитивных людей. Интересные имена придумали им сценарист с режиссером: Лоана, Тумак, Сакана, Акхоба, Нупонди, Ахот, Сура, Тохана, Пейто, Улла.
Тумак, он и в Африке болезнен. Особенно под зад коленом. Или по эгоистическому самолюбию отца, придурковатого вождя племени, или завистливого брата Каина-Саканы. Акшобхья-непобедимый. Вполне реальное санскритское имя. Как и Сура. Остальные тоже слышатся, хоть и искаженными, но историческими, вернее, доисторическими именами индоариев.
А в целом, хоть фильм и смотрится сейчас несколько наивным и примитивным в части спецэффектов и кукол динозавров, самый главный его грех – несоответствие стандартам политкорректности. Примеры? Пожалуйста! Главные основные действующие лица живут в нескольких часах ходьбы друг от друга, но как-будто на других планетах. И ничего не ведают друг о друге. Хотя на таком расстоянии они должны были бы знать о существовании соседей. И вообще, они как-будто с Луны свалились. Или только вчера родились. Но не в этом главное нарушение политкорректности. В конце концов, исторические, или доисторические нелепости и натяжки, анахронизмы, соединение давно вымерших динозавров с людьми современного типа, кроманьонцами, это всего лишь фантастический вымысел на совести режиссера и сценариста. Ничуть не хуже заявления Кювье, который как-то сказал, дайте мне всего лишь одну маленькую косточку и по ней я воссоздам весь скелет. Меня всегда смущала эта смелая фраза. Откуда он мог знать, как выглядело вымершее существо, если он имеет только одну фалангу мизинца с левой ноги какого-нибудь мудакозавра?
Главная неполиткорректность заключается в показе древних людей. Светловолосые, нордического типа люди, более цивилизованные, живущие на берегу моря, рисующие на стенах своей пещеры шедевральные картины, владеющие навыками обработки шкур, а также искусные в изготовлении более сложных орудий, явно противопоставляются темноволосым и грубым, примитивным соседям. Не говоря уже о совсем звероватых темнокожих и заросших шерстью человекообразных обезьянах-людоедах.
Сегодня такой фильм было бы просто немыслимо снять. Ведь в подобном изображении белых европеоидов, как более цивилизованных и продвинутых сейчас в Америке видится элементарный расизм, чуть ли не наследие гитлеровского нацизма. Всем нынче известно, генетики это доказали, что мы все происходим от одной центральноафриканской праматери. Эта пра-Ева жила где-то около миллиона лет назад. Была темнокожей. И все-все люди, вне зависимости от цвета тела, волос, глаз, их размера и разреза, являются ее потомками. А то что человеческие расы и нации разнятся, ну дык миллион жеж лет с тех пор прошел. Кто-то побелел, кто-то потом пожелтел, третьи покраснели в американских прериях.
Вот только стоянки древнего человека, такой же миллионолетней давности, находят не только в Африке. Но и в Сибири. Далеко на Севере. Интересно, к какому типу людей они все принадлежали?...
Анекдот, вернее, очередной факт от Миши. До 1960 года, когда сняли фильм «Великолепная семерка» мексиканское правительство очень обижалось на Голливуд из-за того, что во всех вестернах мексиканцев показывали грязными и злыми бандитами. «Семерку» планировали снимать в Мексике. Ее власти не препятствовали, но поставили непременное условие, чтобы все мексиканцы были чистыми. И в этой ленте все бедные крестьяне, которых приехали защищать гринго с кольтами от местных бандитов, все мексиканские колхозники ходят в исключительно белоснежных рубахах и портах. Этот факт Миша привел на обсуждении фильма Говорухина «Артистка». Но об этом в следующей главе...
Встреча... не на Эльбе, а на Гудзоне. Эллис Айленд.
Фотография Камила Дадашева