РУССКАЯ ПАТРИОТИЧЕСКАЯ НОСТАЛЬГИЯ
ПО СКАНДИНАВИИ
М. Ф. с благодарностью за посыл
1. ПАРОМ «СИЛЬЯ-ЕВРОПА»
По шхерам «Европа»
неслышно течет
сквозь румянец вечернего ветра,
Лишь легкая дрожь
выдает,
улыбаясь,
веселый движок;
Уходят, как пена в бокалах,
срастаясь назад,
километры,
И машет закату рассвет,
словно алый флажок.
Российские тяжкие тени
попрятались где-то вдали,
И белые башни надстроек
свободно несут облаков корабли;
Где эта держава,
что снова несется неистово
вспять,
Где, грешная Родина,
нового Рюрика
встретишь опять?
Душа Петербурга,
чей душно-прекрасен
нерусский простор;
Ты – ясная свежесть,
нагая, как ветер, -
коптящему смраду в укор;
Свобода и совесть,
и мир, -
доброта, простота,
И верная Вера,
отважная кротость, -
твоя Красота...
2. ХЕЛЬСИНКИ; Храм-Театр
В звучащие скалы оправлен орган,
Как будто бы тайный оккультный аркан;
Задумано зданье прочно и хитро, -
Не карточный домик в картинках таро.
Гудит под стропилами тяжкая медь,
И, Господи Боже, - приди и ответь,
Так все ж пред нами театр или храм,
Где ангелы вторят фольклорным хорам,
Где рок прозревает начертанный Рок,
И людям Господь открывается в срок?
... Всю ересь и правду – поверить Красой,
Как камешек острый – ступнею босой...
3. ТУРКУ, Кафедральный Собор
Распустится ветер сложеньем причин,
И рядом ведущих в зенит величин
Запустит шальная Америка,
Кочуя от моря до берега;
Но Старый и Верный и истинный Свет,
Как будто забывший мечту и Завет,
Сквозь горы, леса и метели
Хранит аромат колыбели.
Встревоженно плачет зашпоренный ум,
Но где-то с небес опускается Шум
И крыльями трогает плечи,
И Родина – здесь, - недалече.
4. ХЕЛЬСИНКИ; Труд
Прохожим, трамваям и дням вопреки
Кувалдой нагие крушат мужики,
Скрепляя фундамент столицы;
И бронзою потные лица
Одеты в спокойную гордость Труда,
Что не поколеблют гроза и беда,
И в Зимней, и в летней извечной войне,
Налоги платя и вдвойне, и втройне,
Незыблемы вещие финны,
Лишь Лесу и Камню повинны.
5. ХЕЛЬСИНКИ; Соборная Площадь
Как чайка летит мимо наших ворот, -
В назначенный день совершить поворот
Написано людям, судьбе и земле,
Как раньше – и в Зимнем, а нынче – в Кремле.
И нечего помнить Тринадцатый год:
Промышленник, думец, задира и мот, –
В Европе – одни короли да цари,
И – лезвие точат уже косари...
________________________________
... А в Хельсинки – белый Святой Николай,
И раньше, чем в Питере – верный трамвай,
И чайки садятся царю на седины,
И помнят добро благодарные финны.
Как прежде, на площадь балтийскому ветру
Подняться всего ничего.
В стиле ретро
Имперская площадь
в стране демократии
На радость всепёстрой
туристской
братии.
И груз недоверья сшибая хвостом,
Чайка летит –
Джонатан Ливингстон.
6. ХЕЛЬСИНКИ; Маршал; Парламент
Карл-Густав, российский боец-генерал,
И маршал, Хозяин Всефинский;
А рядом – гранитно-колонный хорал,
Душа, рукотворное детище скал –
Парламент
парящий
Финский.
Как будто в граните изваян народ,
И люди стоят,
словно сосен черед,
Взрастая до неба из камня,
Из древнего, вечного пламеня.
Ступени и зной, и в подножьи – цветы;
И воздух, ступающий, словно бы ты...
7. СТОКГОЛЬМ утренний
Румяный Стокгольм на прозрачной заре...
Нет, это не лес,
что повел на врага благородный Малькольм;
Это наполненный морем и солнцем,
как утренний Питер, -
Стокгольм.
Так же сквозь клюзы глядят на простор якоря,
Так же взлетает на острые шпили шальная заря;
Воду и камень дыханием город простёр,
Лето и музыку солонца –
в слепящий костер;
Волны смычками лучей зажигают гранит,
Пляшут дома над лагуной,
и всё, что роднит
Скрипки Стокгольма
и трубную партию Питера
в общий концерт,
Тоникой сладкой тревоги
оркестр разрешает в конце:
Мудрость поющего древа –
в пугающем медном кольце...
8. СТОКГОЛЬМ, Ратуша Нобелевская
Ратуша, символ коммуны, -
всемирный почетнейший туш;
В римском палаццо под крышей
Науки учёнейший Муж
В лаковых туфлях, манишке и фраке,
как будто чуть-чуть под хмельком,
В блицах спускается в залу,
Звезду созерцая мельком.
Разум, Удача, и Слава
спешат на стокгольмский банкет;
Гимн Человеку,
которому равного – нет.
Тосты, бокалы, - признание;
мысли под своды плывут:
Счастье и Божье твоё наказанье –
Светлый и Мудрый
каторжный Труд.
9. СТОКГОЛЬМ; Ратуша Правительственная
В ратуше – царствуют мир и покой,
Словно вернулся к нам Век Золотой.
Это не Смольный, не Зимний Дворец,
Не Мариинский Дворец, наконец.
Здесь депутатов лакеи не ждут,
Здесь не бандитско-продажный статут.
Нет, не рабоче-крестьянская власть,
Только не даст на панели упасть.
Дух и поэзия, живопись – нам;
Гордость труда и достоинство – там.
Зуд феминизма, броженье умов –
Город Европы – старинен и нов;
Здесь полумесяц рядится крестом,
И не похвалится верный – постом;
И короли продолжают стоять,
Властно сжимая меча рукоять.
Кто-то – глядит на соседей тайком;
Колокол с башни, ты бредишь по ком?..
10. ГРАФИНЯ КОССЕЛЬ и Карл XII
Когда сквозь буран у Наровской твердыни
Мальчишка своих возглавлял кирасир,
Предчувствуя летние розы и дыни,
Средь русско-эстонской заснеженной стыни
Он слышал французское тёплое: Сир...
И то ли пригрезилось польское диво
В буранном бою, что еще впереди,
Но русские бились еще нерадиво,
А женщина чудилась – зло и красиво,
И прыгало жёсткое сердце в груди.
Король-баламут, хулиган и повеса,
Зашитый в дубленку, с мечом нагало,
Летит, словно гром молодого Зевеса,
Как сказочный рыцарь, не чувствуя веса, –
Своё отраженье, как будто гало.
И падает навзничь графиня Козельска,
Зеленые в тень убирая глаза;
Но грозно идут на Полтаву с Козельска
К июльской виктории утром апрельским
Петровы солдаты, неся образа.
11. На узких улочках Стокгольма
На узенькой улочке – тесно для двух,
Но именно здесь обращается в слух
Старинный, таинственный город;
И слово щекочет мембрану, как пух,
И капают капли за ворот.
Из сказок приходит целительный дождь,
И, спешившись, в латы закованный вождь
Стоит монументом железным,
Пугающим и бесполезным.
Но тело – лишь здесь обретает душа,
По камешкам зыбкой походкой шурша,
Ступает моя половина
Так близко и неуловимо.
Лишь руку, казалось бы, протяни –
И вот она, около, – только в тени,
Моя золотая истома;
Ты светом из тени меня осени,
Как сон наяву, – незнакомо.
Летящая поступь знобящих ступней –
Твое восхожденье по саду камней
Угаданной вместе дорогой.
Но только идти бесполезно по ней
С такою как ты – недотрогой...
12. НОРВЕГИЯ; Водопад, хюльдра
В горной Норвегии странные тролли
Издавна пробуют разные роли.
Дивным обманом морочат людей,
Неутомимы до игр и затей.
В каменном театре ревет водопад, –
Вечно потоку с горой – невпопад, –
Пламя воды – словно белый пожар,
Брызги и пена, как будто бы пар
Ходит клубами, сгущаясь, – живёт
Собственной сказочной жизнью, и вот –
Будто в руинах на скользкой горе
Девушка брезжит в вечерней поре.
Бродит, танцует призывный мираж,
Властный, влекущий и гибельный страж
Воздуха гулких небесных вершин.
Нет; не скроить на глобальный аршин
Этот суровый, как скалы, народ;
Тролли на сцене ведут хоровод.
Здесь – не играют, а просто – живут.
Горный Король, Он – поблизости, – тут.
13. ДЕВЫ НА ПЛОЩАДИ; Осло
Странная NORGE: спокойно, без оргий
Бывшие викинги вахту несут, –
Все-то достойно и благопристойно,
Только в Природе – творительный зуд.
Горы, и воды, и резкие чайки,
В небо исторгнутый лавой гранит, –
Необычайно здесь все. Отвечай-ка,
Северный Путь, что во фьордах хранит
Этот народ, неболтливый и строгий,
День по минутам вперед расписав,
Будто ожившие древние боги
Скрыв от чужих необузданный нрав.
Только нагие, свободные девы, –
Души, вошедшие в камень и медь,
Как Мировое Вселенское Древо –
В Листья Желаний, готовые петь
Песню Любви, полыхая в полнеба,
Славя бессмертный и гибельный дар;
Гимн феминизму?
Музей?
Тротуар?
Всё далеко, - как от нефти до хлеба...
14. СОГНЕ-ФЬОРД
Творенье сокрушающей Природы;
Снега уходят выше облаков;
И каменные плечи берегов
Несокрушимой твердостью породы
Вмещают Мощь, достойную Богов.
И так же величаво и нездешне
Течет воды творёный изумруд,
И, воплощая неустанный труд,
Теченье совершает круг кромешный,
Как будто завершает Страшный Суд
Над молью человеческой гордыни;
Здесь оживают древние святыни
В глубинах ужаснувшейся души,
И мы куёмся снова молодыми
Под молотом, готовым сокрушить.
И знамением всех материков
От берега до берега – сквозь вечность –
Скрепив Завет, приходит бесконечность,
Простив по-божьи всех еретиков,
Не веривших в Господнюю сердечность.
А вот и Он, – из всех своих Седин
Лучом сквозь тучи опускает руку,
И видишь ты бессмертия поруку
В слепящей Истине о том, что Бог – един,
Как мы – единством верные друг другу.
15. ТОННЕЛЬ-24
Каждый норвежец – в душе своей – тролль;
Непобедимая, едкая соль
Этой державной, могучей земли –
В недрах, и в зыбкой туманной дали;
Здесь – камнепадов всклокоченный лес,
И в водопадах томящийся бес
Падает с хохотом с тёмной горы,
В сердце норвежца, таясь до поры.
Только лишь с Богом, наверно, прожить
Здесь не получится; глаз не смежить
Вдоль переполненных эхом лощин
И ускользающих горных вершин.
Всё, что превыше равнинных полей –
Равновелико и злей, и – мудрей:
Вьедливо-острая вод чистота,
И непростая, как смерть, красота.
Каждый норвежец треть жизни живет,
Как погруженный в бессветие крот;
Чтобы пробиться сквозь горы посметь –
Надо железные когти иметь.
Всякий норвежец достоин на роль:
Господи, – чем же я хуже, чем тролль?!
Властно вгрызаясь в скалу и гранит,
Сын человека как память хранит:
Солнце – в мелькающем свете тоннеля;
И, превышая и тайны, и цели, –
В недрах земли, недоступных для ветров, –
Небо – на каждые шесть километров.
16. ПОЕЗД ФЛОММСКОЙ ЖЕЛЕЗНОЙ ДОРОГИ
... Так помнится детство любому из нас:
Пятидесятые, – Рудный Кузбасс;
Горная Шория в щедрой породе,
Как бы Норвегия горная вроде.
И паровоз, как упрямый глагол,
Шел, надрываясь из сил, в Таштагол.
Фломмский шедевр – из единых один:
Километровый ж/д серпантин,
Как пируэте кружат конькобежцы,
Горы проткнули лихие норвежцы.
Это был труд предвоенной поры,
Бились вручную сквозь тело горы;
Десятилетье – героев страница, –
Там, где под облако поезд стремится,
И с водопадами вровень уже,
Их обгоняет в крутом вираже.
Станция Фломм – и прогулочный порт:
Здесь начинается Согне-Фиорд;
Чудо Природы и чудо Труда,
Душу встряхнув, обнялись навсегда.
17. ЛОЙЕРДАЛЬ; Спокойный вечер
Агрессией несбыточных чудес,
Норвегия загадочных небес,
Я поражен, разбит и уничтожен;
И только дух – ликующе встревожен,
Как будто песню в речку уронив.
Звучит теченье, слов не проронив,
И ясно, тихо, всё вокруг спокойно,
И горы, обступившие уют,
Хорал безмолвный радостно поют
Во мне и в ветре, слитно и достойно.
Такая близкая, врачующая даль –
Вечерним буднем тёплый Лойердаль:
Прозрачный воздух в призрачных одеждах,
Дома-игрушки, виденные прежде
В полузабытых, светлых детских снах –
Весёлый Вальтер-Скоттовский Монах,
Всю жизнь и святость в Целости несущий, –
Невыдуманный, пережитый, – сущий.
18. ШВЕЦИЯ; Упсала, Собор
Тревожная готика Божьего Сна
Вторгается в душу, как будто весна;
Здесь гордо глядят в потолок короли,
Под плитами спят те, чьи души – вдали.
И кто ж в своей вере – борец-протестант, –
Друг Божий свободный, а кто – арестант
В своем исповеданьи вечных идей, –
Фанатик ислама? Буддист? Иудей??
Лежит в алтаре на крутом пьедестале
Божественный Густав, – безвестный вначале,
Король-реформатор и гордость страны,
Чья жизнь, опоясавши плоскость стены,
В картинах пришла к благодарным потомкам.
И в разнообразьи, то славном и громком,
То в будничном, тленном, – почти в неглиже,
Течет, напрягаясь на вираже,
Весь быт; все свершенья вписав в Бытованье.
И не в православное солнцестоянье,
Где всё поглощает окрестная мгла,
Где путь – как зигзаг от угла до угла,
А с Божьей, всевидящей горней вершины –
По кругу отмерены наши аршины...
19. УПСАЛА; Университет; Руны; Сад Линнея
Бог Один обрёл, пригвоздив себя к дубу, священные руны;
И пальцы столетий по-прежнему трогают вещие струны.
Пусть в камне и дереве врезана Божия Песнь,
Так в сердце и разуме Бог отзовется: Аз Есмь!
Разумное Древо Вселенной воспели язычники-скальды;
Господь посрамлён не бывает: религия – общее сальдо
Суммы неверья и веры, что всем мудрецам вопреки
Снова сражает рассудок, как ветер с Небесной Реки,
Полный предчувствием Чуда.
Что может быть мысли длинней
И обстоятельней в определеньи?
Но только и мудрый Линней
Спит под защитой Собора, познавши предел Постоянства –
Вечный закон Обновленья как вспышку иного пространства.
Разум, и Веру, и промысел Божий вобрал в себя град;
Камни студентам, порою, стихами любви говорят
Тайну единственной встречи, которой полтысячи лет:
Город Упсала, - подобного в Швеции – нет.
20. СТОКГОЛЬМ; Площадь с фонтаном у Шведской Академии,
или: Честь и Достоинство ЭЛИТЫ
На площади столицы
Оплачены границы
Элитной красной кровью, -
Живой, не голубой.
Лукавые датчане
Свершили акт отчаянья,
Посеяв страшный ветер
Меж местом и собой.
И страшные капели
Воспели менестрели,
А плаха, став фонтаном,
Стоит как страж молвы
О том, что цвету нации –
Противны трансплантации,
И звездный час элиты –
СВИДЕТЕЛЬСТВО. Увы, -
Не по российским меркам;
Осмеян, исковеркан
Наш общий дом, и крысы,
Плавучесть корабля
Признавши отрицательной,
Став пеной нарицательной,
Толпою метят за борт.
Так убегает тля,
Нажравшись сладких листьев;
Без чести, - из корысти,
И дом – стоит заброшен,
И на боку – корабль...
Да, не было империй
Без стойких суеверий,
Но даже демократии
При всей аристократии
Продажной – нужен честный
И верный коннетабль...
... На площади базарной
Нет каланчи пожарной,
Хотя огонь стократно
Гулял и по Стокгольму,
Но волей Провидения –
Здесь ставит Академия
В Признанье высшей пробы
Вердикт краеугольный.
21. ОСЛО. Парк скульптур Густава Вигеланда
Там тысячи снов, не плутая, живут в поднебесьи;
Там тысячи слов в заколдованном камне звучат.
Нордический парус прямой, водруженный над драккером тесным –
Врезается в тело природы, как в камень его долото;
Есть вихри и сумрачный чувственный ход человеческих множеств,
Угаданных в смутном прозрении Божьих Идей,
Предел наготы выраженья, когда исполин-чародей
В Нордическом Доме, Нордической древнею властью
Со скорбью сверяет часы катастрофы и счастья,
И вздыбленный фаллос Надежды вздымая навек,
Нам плачет в скульптурах Густав Вигеланд, - человек.
22. ГОРОДА НА ОСТРОВАХ
С кличем бесовским шансонного тартара
Алчные, хищные русские варвары
В сонме мохнатых, копытных друзей
Бросились грабить Город-Музей.
Нет, воровство – не всегда умыканье,
Жажда чужого добра без раскаянья,
Только духовное неведовство –
Тоже, по-своему, - воровство.
Город Стокгольм – и живой, и музейный;
Город Петра – как стакан ротозейный:
Всё отражает в граненом стекле,
Кроме свечи, что горит на столе...
Вечный закон сохранения множеств –
Есть отрицание тёмных ничтожеств.
Скорбный портрет величавой зари –
Город Великий с червями внутри.
Вот бы их всех поместить в муравейник, -
Только возводят не им человейник:
Тяп небоскрёб, да и ляп – небоскреб, -
Гордость приезжих и рай недотёп.
... Выйдешь на озеро утром стокгольмским,
И понимаешь чутьем домонгольским,
Сколько в естественном ритме культур
Такта, богатства и колоратур.
Нет, мы не ценим своё же богатство,
Нам по душе только самопиратство.
... С равным количеством островов
Балтика держится двух городов;
Но у ума и шального богатства –
Слишком уж разный цвет парусов...
23. ЛЕСА СКАНДИНАВИИ
В Карельских, Вырицких и Муромских лесах
Теперь живет отнюдь не Чудо-Юдо,
Но, иссушая землю, нарастает страх:
Россия извлекается отсюда.
В лесах – отождествленье старины,
В лесах – ее духовное жилище,
Древесный запах правой стороны,
И ведовство, и крест, и пепелище.
И в северном, полунощном краю,
Среди болот, снегов и лихолетий
На спилах закольцованных столетий
Живет история в поваленном раю.
Теряем всё – заводы и сраженья,
Науку, книги, память и детей,
И рубим лес на тризну пораженья,
Где будем жрать оставшихся людей.
И, одевая землю в белый саван,
Мы плачем на заросшие поля,
И на границе закрываем ставень,
Чтоб не сказать самим себе: Ну, ...ля!...
... А скандинавские – ну, просто загляденье, -
В полшвеции, как небо, - синий лён,
Леса, природа, - просто совпаденье;
А смотришь здесь – лишь бездна и паденье.
И чем так наш народ закабалён!?
24. А ЧТО ЖЕ МЫ?!
Суровая осень объяла Россию, как тёмное море, -
Чем выше сердцами Горе -
тем чернее и властнее горе;
Шуршат ли шикарные шины,
как в шабаше шизофрении –
Здесь всё продается –
ничто не куётся,
опричь амнезии;
Мы вышли к истокам,
стоя перед устьем,
и пьяны и скорбны,
Богатство – богатым и дерзким;
прозрение – нищим и мерзким,
погибшая Родина –
поровну;
В прибрежном балтийском тумане
стоит за плечами у Рюрика
Вещий Хельгу,
Руотси, варяг и чужак,
эту землю, как в ухе серьгу,
Крутя между пальцами
вниз по Днепру и вперёд –
Как будто предвидел
князей равнодушный черёд .
Нам, русским, веками не слышалось:
«эта страна»;
Хотя и не слушалась вовсе,
и ела нас, била она;
Какой-то языческий, мутный,
бесформенный,
гибельный крест –
Когда все крестьяне, -
читай, -
христиане, -
не верят окрест
В Воскресшего Бога
реальной и жертвенной
братской Любви;
На что лишь циничный
маркиз де Кюстин мог сказать:
се – ля – ви, -
Природные варвары, -
дети полей и лесов –
И разум, и труд, и культура
для них – на засов
Закрыты навечно как будто природой самой, -
Им – спать и рыдать, воровать,
или с бедной сумой
И с посохом трудным
просить подаянья у тех,
Кто крут, предприимчив,
нацелен на яркий успех.
... Когда просыпается дьявол
в любимом краю,
Из недр изливается злато,
и даже игумен Раюф
Не в силах направить по Лествице
мордою вниз
Вонзивших свои альпенштоки в её перекладины.
Близь,
И скоро, при дверех, наверное,
Божий предел
Терпенью и сласти,
бессилью и власти,
в забвении дел,
В словах,
прокажённых всесильной и наглою ложью;
Неужто кончается Время при нас?!
И караеши, Господи Боже,
Россию за горе, и смерть,
и неистовый труд,
Который растрачен на ветер,
и только лишь Суд
Назначен и нам,
и потомкам России,
пришедшей из сна,
И в сон уходящей,
как ранняя рань и весна?
25. СТРАНА ГАРДАРИКИ
Гардарики, Гардарики!
Звучащие фонарики;
На этом плоском шарике
Страною Городов
Имперскую провинцию
Почётной дефиницией
С сюжетами и лицами
Отметил круг веков.
Едиными и верными,
Ещё единоверными,
Ещё не лицемерными
Норвежец, дан и русс
Братались и сражались;
Ещё не выделялись
Фатальные воззренья
В неодолимый груз.
И Киев был столицей,
Где браков вереницей
Вершил своей десницей
Великий Ярослав;
Мудрейший из мудрейших,
Хитрейший из хитрейших,
И тестем для знатнейших,
И дуайеном став, -
Политик и правитель,
И книжности ревнитель,
Мудрец и повелитель, -
Коварный Ярислейф:
Бог знает, кем убиты,
Хоругвями покрыты,
Борис и Глеб, омыты
Во святость или в блеф?...
И всё же в основание –
И мощь, и созидание,
И Слово – в назидание
Идти в одном строю, -
Положено фатально,
Почти колониально,
Семейству, что фрактально
Размножилось в краю.
У всех своя вселенная, -
То феодально-ленная,
То рабская, коленная,
То толерантно-тленная,
То – хищная, растленная,
То – в Боге наизусть;
Но кто познает истину, -
С кем жив Господь воистину,
И нужен ли Империи
Горящий Меч из уст...
Но, мучаясь и веруя,
Наверное, не в меру я
Надеюсь: грязно-серая
Порвется пелена;
Не будет нам законом –
Как эхо, плакать стоном,
Лишь отражая вечные
Лихие времена.
22. 07. 2010.