Заплутать бы, тайком перепутать дорожки,
путевой указатель для вида виня,
чтобы ночь, навострив любопытные рожки,
в травяном лабиринте искала меня:
шелестела ежом в пережаренных листьях,
стрекотала кобылкой, грызя удила,
гарцевала по небу верхом на Каллисто,
окликала – но всё же найти не смогла.
Сквозь вощёную память почти прорисован
силуэт – но до времени скрыт под листом:
в статуэтке чугунной гудящий осовник
и утиный коммерческий флот под мостом.
До утра на воротах не щёлкнет задвижка –
так идём же, невзрачной сочтя резеду,
безнаказанно тискать садового львишку
с беломраморной латкой на рыжем заду.
Оглянись – и увидишь сквозь частую сетку
кружевной мошкары и рассеянной мглы:
почему-то вокруг всё новее беседки,
а впридачу всё ниже и тоньше стволы.
Подгоняя лозой флегматичных улиток
по дорожке, посыпанной мелким песком,
не заметим – да выпьем волшебный напиток
и возглавим процессию их босиком,
прошагаем гуськом по парадным гостиным,
не чураясь отведать придворных затей,
под козеточный обморок дам в кринолинах,
под мушкетную дробь кавалерских тростей:
анфиладу прочтя до последней страницы,
за которой обычно одни тупики,
унесу на ладони простушку-синицу
и нахальную белку на сгибе руки.
Если спросят – «откуда?», ответствую – «где-то,
на какой-нибудь Via, а может быть, Rue,
в непонятно откуда ведомое лето», -
а о прочем я только с тобой говорю.