76
Моя первая церковь. Бакинская церковь. Стояла совсем рядом с двором нашего детства. Ровесница хабаровской, бакинская церковь огорожена металлической оградой. Тонкие железные прутья. Синие в цвет неба купола. Церковь утопает в зелени раскидистых деревьев. Детьми мы иногда забегали внутрь. темноватое помещение. Едва теплющиеся огоньки лампад. Свечи. Высокий иконостас. Деревянная резьба. Позолоченная виноградная лоза. Голубь. Ангелы. Суровый лик Христа. Богоматерь. Николай угодник. Странные, противоречивые чувства рождала в душе эта церковь...
Много лет спустя, в Хабаровске, баба Лада приобщала меня к своей вере. Вере отцов и пращуров. Ненадолго, на срок всего лишь одной человеческой жизни, смененной на новую религию. Атеистическую религию коммунизма. Мы познакомились с Ладой через Виталия, моего хабаровского друга-йога. На творческом вечере Лады. Который больше походил на семейные, неформальные посиделки. Ранняя весна в Хабаровске. Выходной день. У меня нет занятий в институте. Виталик позвал меня на поэтический вечер. Поехали с ним в другой конец города. Целый час на трамвае. Хабаровск вытянулся змеей вдоль Амура. Приехали. Нашли нужный дом. Прошли внутрь. Там я впервые и познакомился с Ладушкой.
Кого только не принесло в тот вечер к Ладе. Йоги, христиане всех мастей и конфессий, несколько язычников, суровых, бородатых, длинноволосых, с витыми кожаными ленточках на лбу, в простых домотканых портах и долгополых белых рубахах с вышитым воротом. С берёстовыми туесами. Босые. Простые. Ясноглазые. Лада всех привечала. Всем была рада. Со всеми дружила. Всех любила. Кто-то принес Ладушке подснежники. Виталик подвел меня к ней. Представил. Ладушка подарила мне один подснежничек. Потом я засушил цветок. И он еще долго хранился у меня в записной книжке между страницами.
Удивительное спокойствие. Гармония. Красота. Книжная полка. Уставленная. Забитая. Переполненная. Библия. Веды. Упанишады. В разных переводах и изложениях. Строгие академические тома в однотонных переплетах соседствовали с изданиями Прабхупады в цветастых ярких обложках. Зеленый томик Корана. Рядом Авеста. Роза мира. Второе издание. 1992-го года. Совсем свежий, первый оттиск Велесовой книги в переводе Асова. Двухтомник Блаватской. Рерихи. Соловьев. Карамзин. Достоевский. Пушкин. Некрасов. Лермонтов. Ричард Бах. Русские древности. Летописи. Витязь в тировой шкуре. И много чего еще. Иконы. Лампадка. Индийские благовония, принесенные друзьями йогами. Терпкие, горьковаты буддийские ароматические палочки из высокогорных трав. Не такие, как приторно-сладкие пахучие индуистские. А непривычно резкие. Прямо из Тибета. Недавно их привез один заезжий бурятский лама и подарил пучок Ладе.
С того самого поэтического вечера Ладушка взяла надо мной опеку и ненавязчивое шефство. Мы встречались или в церкви, или на музыкально-поэтических посиделках. То в писательском союзе, то в детском садике, где Виталик очень кстати работал сторожем. Так что по вечерам, когда все воспитательницы и дети расходились по домам, а также в выходные и по праздникам мы могли использовать это чудесное помещения для своих встреч. Виталий жил по соседству. Мы с ним и еще парой друзей притаскивали колонки, усилители, микрофоны, стойки. Расставляли. И устраивали концерты...
Если это был предпасхальный вечер, то затем мы шли пешком до церкви. И отстаивали там службу. Виталий и круг его друзей были странными йогами. Впрочем, как и немало других подобных искателей истины в тогдашней России. Как и Борис Гребенщиков, Виталий с женой имели духовного наставника в Оптиной пустыне. Ездили к нему. И одновременно практиковали йогу. В начале 90-х им повезло встретиться с Васави Деви, регулярно посещавшей тогда постсоветскую Россию, она взяла их в ученики. И это соседство, сопоставление йоги и православия не вносило душевного разлада в сознание моих друзей. Лишь много позже, уже в конце 90-х, они наконец определились с выбором и отошли от всякой «восточной мистики», вернувшись в лоно церкви. Еще через несколько лет, уже в новом тысячелетии, Васави Деви оставила этот мир. Она перестала ездить на историческую родину, покинутую ею после революции. Последние дни свои матаджи провела в Индии, проживши на этом свете более ста лет. Одновременно с нею ушла в мир иной и Лада. В крещении Лидия. Дорогие друзья, повлиявшие на мое пробуждение, никуда не исчезли. Расстояние, время, наконец, уход на тот свет, не имеют ровным счетом никакого значения. Они есть и всегда пребудут со мной. В моей памяти. Любимыми и любящими.
В ту самую первую хабаровскую Пасху Ладушка подарила мне иконку Серафима Саровского. Возьми, сказала она, пусть батюшка Серафим хранит тебя. Ведь ты такой же лобастенький, как и он. И с похожими глазами.
Икона эта, к сожалению, осталась у второй бывшей жены. Хотя нет, если она приносит ей какое-то утешение, то пусть так и будет. Ни о чем не следует жалеть...
У врат бакинской церкви.