71
Для кого ты пишешь? И хто тя буит четать? Мы обсуждали книгу с местными русскими друзьями. Моя жена красавица, моя жена умница, на ее работе коллеги-женщины прозвали мою Лелечку «мегамозгом», нередко говорит, что я пишу не современным языком. Не в отношении прозы, а больше по части стихов таково мнение жены.
Твой поэтический язык, говорит она, остался в девятнадцатом веке. А то и в еще более ранних временах. Не только формой, но и содержанием, ты – древен. Молод. Юн. И очень стар. Древен.
А, может быть, вечен?
Вы пишите несколько сложновато для простой неискушенной публики, говорят мне местные друзья. Так что же, снижать планку? Подстраиваться под читающий рынок? Понятно, что этого не хочется, говорят мне друзья и коллеги. Но все же, может быть, следует подумать и о людях, не столь образованных и начитанных. В противном случае это окажется им не не по зубам. Не по плечам. Не по сенькиным головам шапкою...
Пелевин? Помилуйте, он же элитарный писатель!
И в самом деле! Помню, как один, уже покойный, русский писатель, ровесник моих родителей, с отвращением отзывался о Пелевине, как о шарлатане, анти-литераторе, просто как о говне каком-то. В то время как его сын, чуть моложе меня, взахлеб читал пелевинские вещи, но с папой не спорил...
Но, возражают мне, Пелевина никто не будет читать лет через десять-двадцать. Когда сменится поколение. И уйдут реалии 90-х. Да и слэнг быстро умирает. Он кончится, этот Пелевин. Хотя как писатель, Виктор – безусловный виртуоз.
А как же Бабель? Ильф и Петров, Зощенко, наконец? А кто сейчас читает Бабеля? Вопросом на вопрос. Хлестко и безапеляционно. Может быть, в школе проходят, и то вряд ли...
Мои местные русские друзья живут здесь двадцать лет. Даже больше. Поддерживают связь с Россией. Огромная фоно- и видеотека. Сохраняют русские традиции и язык. Следят за последними новинками и изменения в СРЯ. Не зря. Ибо Современный Русский Язык, несмотря на криминализацию и вульгаризацию, все так же пластичен и пронырлив. Как змея, выползающая из отжившей старой кожи. И все же я лишь год, как из России. Бабеля там читают. Не говоря про Толстого, Тургенева, Достоевского. Может быть, я приехал не из той, а из какой параллельнопространственной России?
Ну ладно, Пелевин не переводим принципиально. Да и как адекватно переведешь его словесные кружева? А Джойс? Ну, дык, батенька, вспомнили! Джойс со всем своим «потоком сознания» обращался к темам вечным. И там иной случай.
Ага! Еще и потому что он классик англоязычной литературы? И его не надо переводить на английский. Хотя всякое новое издание «Улисса» следует сопровождать ссылками, комменариями.
Не для утомленных попсою мозгов сие чтиво...
Я не пишу о «вечном». Не затрагиваю «вечных тем». Я просто пишу. Вечно. Забавно получается. Пишу. Живу. Читаю. Узнаю. Осознаю. Познаю. Забываю. Распознаю. Засыпаю. Просыпаюсь. И все это вечно. Без конца и начала...
Разве Бабель и Зощенко не остались в литературе документалистами, хроникерами, летописцами своей эпохи? Ну и что если их время давно ушло? Тот же Пелевин в романе «Чапаев и Пустота» вернул интерес массовой аудитории к героям Бабеля, его языку, мастерски стилизовав свое письмо под бабелевское. За что и был многажды бит критиками. Ах, дескать, какой позор! Ах, плагиат и бездарщина!
Писатель пишет. Критик только критикует...
А читатель читает. Невзирая на мнение ученого соседа.
Того же Шекспира необходимо переводить на САЮ. Современный английский юзык. Или его более ранних предшественников. Чосера. Гальфрида Монмутского...
Беда Достопочтенный вообще писал на латыни. И откуда у английского монаха такое русское имя?
Горе не беда!
Ведь и «Слово о полку Игореве», и русские летописи переводятся и адаптируются для современного читателя..
У многих дома есть Библия.
Многие ли прочли ее от корки и до корки?
Язык библейский прост?
Попсов?
Понятен?
О вечном?
Безусловно.
Каждый год издается огромное количество библий. Читают ли ее за столом, жуя обед? В туалете, как детектив? В постели перед сном? Пожалуй, только заключенные, замурованные в одиночках...
Писать ли только о «вечном»?
Или о понятном?
Или о том и о другом?
Но простым языком?
Спрашивать у сороконожки, как она ходит и не запутывается в своих сорока ножках?
И чтобы после этого она пошла, и не упала, задумавшись?
Заранее думать о читательском спросе и успехе?
О деньгах и гонорарах?
Процентах и проценщицах?
Топорах и кочанах на плечах?
Не сильно ль много ль мониторинга? Маркетинга?
Хренаркетинга!
Мой куцый опыт работы по-американски уже раз подвел. Не имеющие опыта в кинодокументалистики, но долго прожившие в Америке мои продюсеры настаивали на очень смешных вещах, дескать, местная публика – дура, ей все надо разжевать. Начинается фильм. Пианистка играет на рояле перед аудиторией. Поставь субтитры, в коих укажи, ее имя. Название произведения. Композитора. И как я не бился, крича, что это полное долбоёбство, все было бесполезно.
И так во всех местах с субтитрами. Не прямую речь моих героев пришлось впихивать в субтитры, а все комментарии к каждому слову. Говорили ли они о «комсомоле», или о Бессарабии, переводчики втиснули расшифровку для «неграмотных американцев», что комсомол это Коммунистический Союз Молодежи. А Бессарабия была часть Румынии, отторгнутой в 1940-м году Советским Союзом. Ребята, если вдаваться в такие подробности, может вообще закрыть весь кадр текстом? И написать, что в 1918 году та же Румыния отторгла Бессарабию от России? А в 1812 году Россия получила эти земли после войны с Турцией. И что в мирном договоре с Турцией был оговорен особый пункт. Если Россия утрачивает Бессарабию, то эта территория безусловно возвращается под турецкую юрисдикцию. Так что 22 года в составе Румынии были законными? Или все же не очень, с точки зрения международного права? В общем, такими сносками и комментариями субтитры растягивались, занимали бОльше времени, и мне приходилось ухищряться со страшной силою, чтобы печатный текст соответствовал речи героев фильма. Чтобы американцы успевали прочесть субтитры. Хорошо что почти все персонажи, люди преклонного возраста, говорили медленно и с паузами. Это-то меня и спасло.
Но некоторые из них все же говорили довольно быстро. Ох, как же матерился я, накладывая субтитры в этих местах. Потому что именно там оказалось наибольшее количество сносок. Что такое ЦК? КПСС? ВЛКСМ. Чем знаменит 1937-й. Это была жопа, скажу откровенно! И полный Peace Death!
Это сейчас мне все уже по who-you, а тогда я просто не мог изъясняться иначе, чем старый мудрый и многоопытный корабельный боцман. Или же наш ротный старшина Кириенко.
Да не может быть, чтобы американцы были такими непонятливыми! Что вы из них детей делаете? Все прекрасно поймут и без дополнительных комментариев. Кому не все будет понятно, тот, если захочет, пойдет в библиотеку, залезет в интернет. Прочтет дополнительную литературу.
Нет, говорили мне, ты не понимаешь. По подсчетам социологов, внимание среднестатистического зрителя в Америке удерживается лишь 7 минут. А еще недавно порог составлял 13 минут. И с каждым годом он уменьшается. Если через каждые семь минут не присходит взрыва, или поворота сюжета, то американец засыпает. Или переключается на другой канал.
Да я yeah bulb таких социолухов! Что это за секта долбоёбствующих? Долбоёбизирующих «зрительскую массу» до состояния протоплазмы.
Мне понравилось это выражение. Секта долбоёбствующих. Подумалось, что я сам его придумал. Потом залез в интернет, прогуглил. Ага! Рано радовался! Умные мысли приходят не в одну голову. И это словосочетание, как и словечко «птыця», уже давно гуляет среди пользователей сети.
Зато когда мы после премьеры беседовали с главой местного кинофестиваля, он нам прямо сказал, ребяты, что за долбоёбство вы устроили с субтитрами? Зачем было шлепать на каждом музыкальном отрывке – играет тот-то и то-то? Я улыбнулся. Продюсеры смутились. Сказали, что это всецело их вина. И что я с ними спорил, но они подумали, что маслом кашу не испортишь, вот и настояли...
Как говорит мой местный друг Миша: «Штирлиц настаивал на своем. Было горько и невкусно»...
А я расслабился и вспоминал, рассказы моих ветеранов. С каким кличем они шли в атаку. И вспоминал с каким криком я сам вставал в штыковую.
Женщин нет поблизости? Прикройте дверь, пожалуйста, чтобы ни они, ни дети не услышали.
Ёптвоюзаногу!
Нет, все было хорошо, а сейчас и вообще по who-you. У меня положительное настроение! Я положил на все с большим прибором. И опустошил все кладовые в уме. Избивая жестким резиновым тапком собственное эго.
Fuck your pride! Советовал чернокожий босс мафии в еще одном американском гениальном фильме «Криминальное чтиво» Брюсу Вылезу.
А Брюс вылез из Ада и даже спас этого черного мужика из подвала насильников-извращенцев, делавших ему и вписку, и впопку...
Ну, сами помните, чего мне пересказывать сюжет?
Просто из всех фильмов Тарантино этот – самый лучший. Ненавязчиво гениальный. И он переживет своего автора, ибо повествует о том самом пресловутом «вечном и сверхумном»...
Куда бы вписаться? Где бы потусоваться? Как бы подзаработать?
Америка, безусловно, великая страна. А Россия?
Нет, не понять ее обычным аршином. Не проникнуться. Даже самим русским. Не только уехавшим из страны. Но и живущим, все еще остающимся на исторической прародине.
И я падаю наземь, валюсь как те самураи, хохоча и безумствуя. Это очищение и освобождение. И я даже не могу ничего и никому объяснить на уровне рацио. Но в России меня поймут, как всегда понимали. Люди помоложе. И чем старше иные соотечественники, тем сложнее им выйти за границы. Даже находясь заграницей...
Зачем нам дзен? Зачем буддизм? Когда русский колокольчик дзынь-дзвенит ah-who-eat-el-no. И будит спящее сознание!
Кто поймет, кто объяснит тем, кто добровольно записал себя в «секту долбоёбствующих», почему в середине писятых годов пленные японцы, десяток лет просидевшие в колымских лагерях, строившие юный Магадан, шли по улице Портовой в Нагаево, их уже отпустили, и они стройной колонной в потрепанных гимнастерках императорской армии маршировали до моря, чтобы сесть на корабли и уплыть в Японию, почему они пели на русском языке? Русскую песню?
«И летели наземь самураи под напором стали и огня!». Это не я придумал. Это мне рассказывали старожилы магаданские. Мальчишками они провожали японцев на корабли. Вам бы побывать в моем Магадане. Пройти по Портовой, где я жил, от пересечения с проспектом Ленина до бухты Нагаевской. И хотя бы мысленно пропеть эту песню...
Впрочем, дома их встретили неласково. Этих пленных самураев. Ведь, согласно древнему кодексу, они потеряли лицо и должны были повспарывать себе животы. По хрену, что сам император освободил их присяги и подписал капитуляцию. Некоторые из этих обрусевших японцев вернулись в Магадан. Я знаю одного такого дедка. Он до сих пор живет там. Пьет женьшень. Ест заспиртованных змей. Эти омолаживающие средства привозят торговцы из Хабаровска или Владивостока. Лет десять назад в магаданский университет приехала одна преподавательница из Японии учить наших студентов языку. Так этот старый самурай легко закадрил тетку. А она ему в дочки годилась. И сам старичок вовсе не выглядел почтенным старцем.
Кушайте змей с женьшенем, будете до ста лет активны с женщинами!
Пустота, которой боятся не пустынники, а люди города. Звенящие, как пустые сосуды. С пробитым дном. Сколько ни заполняй, им все мало...
Их немало...
Я не против всего этого. Я не против того-этого. У нас на Колыме есть забавное выражение – «поэтоваться».
Ну мы, эт самое, пошли вчера в гости и поэтовались там до полуночи...
С поэзией это выражение не имеет ничего общего. Поэтоваться – универсальный термин, обозначающий любую ненапряжную деятельность.
Мне говорили, что не только на Дальнем Востоке, но и в Сибире это словцо в ходу и в обиходе.
Одна из моих преподавательниц по сценречи любила вопрошать аудиторию: «О чем скорбим?»
Ди-рим-тим-дим...
Перед премьерой мы гуляли с одним из ветеранов по фойе Исторического Центра в столице Миннесоты Сент-поле. Зашли в сувенирный магазин. К нам подошел молодой мужчина. Продавец. Соломон Баевский, мой спутник, довольно прилично говорит на английском. Он филолог. Знаток фарси. Хорошо помнит идиш своего детства. Понимает и белорусский. Но родным своим языком все же считает русский. Он был в простом пиджаке. Не надел орденов и медалей.
Этот молодой американец, еще не видя фильма, но уже наслышавшись о премьере, подошел к нам и пожал руку Соломона. Правую, искалеченную немецкой пулей, раздробившей молодому лейтенанту локоть, руку. И сказал: «Большое Вам спасибо!».
«За что?» – удивился Соломон.
«Вы – еврей, и я еврей, - ответил продавец, - если бы не Вы, меня сейчас бы не было на свете!»...
Вот и все что я могу сказать о реакции американцев на свой фильм. Люди все поняли. Некоторые плакали. Дети, школьники, говорили, что из всех документальных фильмов о второй мировой они ничего похожего прежде не видели. И рассказы наших стариков явились для них подлинным откровением.
Фотография Камила Дадашева. Нью-Йорк.