Ночь. Зима. Луна в пол неба
Приковала волка взор.
Так давно он сытым не был,
Одряхлел вконец, позор!
Старость всем она – не в радость.
Волк же стар, седой совсем.
Вот и ест он падаль гадость,
Поражаясь сам: « Что ем?!»
Это в юности бывало:
Стая выследит косуль,
Он – вожак, ни кто попало,
Он, косуль валил без пуль.
Нет сильнее унижения –
Старым и не нужным стать.
Жить зачем, терпя лишения?
Стали все его кусать.
Сил же нет, чтоб защититься.
Зубы сточены, клыки
И приходится тащиться,
Выть от боли и тоски.
Давно погибла и подруга –
Волчица – мать его детей.
Он помнит все: свистела вьюга,
Как стая сгрудилась над ней...
А перед тем в капкан попала.
Капкан был новый и стальной.
Она, скуля, его кусала...
Там и рассталась ведь с ногой.
Куда уйдешь с больной ногою?
А волки, с голода скуля,
Все чаще щерились, порою
Куснуть до крови, норовя.
И вот однажды, кровь почуя,
Всей стаей бросились, гурьбой...
«Нет! Вспоминать уж не хочу я,
Что стая сделала с тобой!»
С тоской, к луне он морду поднял
И песню волчию запел:
О том, что жизнь он волчью понял,
Но жить с волками не хотел.
Он не хотел быть всем им пищей,
Ушел из стаи навсегда.
Но жизнь прошла уже, волчище.
Ты волк и волком был всегда!
Та песнь его была последней.
Охотник падаль отравил.
Но волк своей последней песней
За то его благодарил.
А утром рано, в светлой роще,
Лесник нашел застывший труп.
Его узнал он. Хоть и тощий.
По следу. – Старый его друг.
-Ну вот, дружище, ты и помер.
А помнишь, был ведь молодым?!
Надеюсь, волчью жизнь ты понял?
Теперь от жизни – только дым.
Лесник поднял со снега тело
И в сани сзади положил:
- Мех пропадет, совсем не дело.
И дальше санный путь торил.
Теперь в тайге, в лесной избушке,
Перед кроватью лесника,
Во всей красе, в седой опушке –
Вожак открыл свои бока.
Вот так и кончу эту повесть,
Точней коротенький рассказ.
Не осужу чужую совесть
За эту шкуру – напоказ.