Враги сожгли родную хату...
М.Исаковский
Вы видали, где зимуют раки?
Вы слыхали, как поют дрозды?
Было дело - не дошло до драки.
Важно, блин, не упустить бразды.
На меня, расстригу от науки,
день бараном пялился в окно.
Посовал я руки-ноги в брюки
и подался в люди. Пить вино.
Ничего беды не предвещало.
Но уже куражилась она,
поломав троллейбус для начала
в двух верстах от люда и вина.
Никаких мне не было знамений
и тогда, когда, просрочив час,
я зеницей, полной вожделений,
в трёх святых упёр тверёзый глаз.
Не бельмом и не бандитской пулей
нечет ока был определён:
так с небес шарашил солнца улей -
окривел бы и Ален Делон.
Между тем, меж двух знакомых - рожа:
два разреза на блину сыром
(как потом открылось, блин, - Серёжа,
некий друг, который с топором).
Ах, не нами сказано, да ладно:
старый друг вернее новых двух...
Но - вперёд! Один сипел надсадно,
из другого пёр вчерашний дух.
И теперь, как вспомню, так хмелею:
горек мёд, когда в чужом пиру...
Но, сквозя дворами к юбилею,
мы - туда, где я не ко двору.
Двери настежь, ломит стол посуда,
бутербродов горы, пир горой,
вслед за мной шагнул туда отсюда
этот самый блин полусырой.
За столом какие-то девчушки,
сам хозяин во главе стола:
добрый малый, трезвый на пирушке,
воплощенье всепрощенья зла.
А над ним, крылами помавая,
ангелица в древнем серебре,
делом внука только и живая,
но глуха к предвестию о пре.
Я вошёл, как подобает гостю,
с миром боле, нежели с мечом,
снял цилиндр, легко расстался с тростью,
в фигуральный смокинг облачён.
А затем пошло вовсю веселье,
пир горой, где я в чужом пиру
загрызал пампушками похмелье,
приходясь пока что ко двору.
Каюсь, грешен: меры не имею,
пью порой до положенья риз
там, где жор плевал на бакалею
и стриптизом всяк чреват каприз.
Грешен, каюсь: в положенье этом
устаю застолье отличать
от расчёта по угрюмым сметам,
где печаль нарвётся на печать.
И уж вовсе не воспринимаю
напряжённой зауми в ярме
трёх мастей без козыря в кармане,
но с тузом козырным на уме.
Может, прост, а может, просто свинство
прёт с вином, а то и без вина,
без оглядки на гостеприимство -
там, где жаждут прикупа с пьяна.
Там и ждали - не смекнул вначале! -
не меня, не друга, не добра,
но туза, который все печали
снимет разом - росчерком пера.
Для него и под него - застолье.
А веселье - к месту и к числу
упоённых юбилейной ролью
подступить к казённому столу.
И ещё продолжу отступленье
от сюжета: не берусь судить
этот зуд, по щучьему веленью
обративший бога в волчью сыть.
На одно отважусь - да и только
под хмельком, когда невмоготу
чин блюсти, вести хитро и тонко
ту игру, что не к лицу скоту.
На одно решусь без напряжёнки -
по природе скотской простоты:
не взирать на лыки и пелёнки
за столом, где равноправны рты.
... Авантюра делает карьеру.
Увертюра в меру удалась:
часть статистов укачалась в меру,
а другая в стельку упилась.
Ваш покорный, как всегда, на стыке:
ближе к стельке, но ещё горазд
на курлыки и на строки в лыки -
или как там... в лизь гряцом не даст...
Напились, напелись, наплясались,
накурились, расползлись дымком
по углам, иные, вон, на зависть
прочим даже выспались тайком.
Тут как раз и грянул чин - по чину
связь с народом свесть накоротке,
тут и я восчувствовал причину
суматохи в тихом уголке.
Снова сели, из благоговенья
разговеться порешив дотла.
Мне ль не помнить чудное мгновенье:
гвоздь программы - во главе угла.
Тих, учтив, устал, немногословен, -
средоточье взоров и надежд.
Тост не лих, но в дых - и прост и скромен,
как медаль за город... Будапешт.
Что ж, таких медалей лет за тыщу
порох был - отлить и наковать -
у того, кто суд за голенище
нищий люд приноровил совать.
Впрочем, это к делу не имеет
никакой такой большой нужды.
Время лечит, а контора мелет
и печёт почёт на все лады.
Только мне неладно стало как-то
от большой немилости моей
к обоюдной выгоде контракта
за спиной доверчивых людей.
Пусть и я не серафим во праве,
пусть и я насквозь в вине промок -
но не лез в карман к родной державе
под тыщонку, то есть под шумок.
Пусть и весь честной собор застольный -
было дело! - дело ворошил
супротив затеи колокольной, -
только чем затею завершил?
Тихой сделкой, свалкой полюбовной,
а ведь это, братцы, свальный грех! -
чтоб при всех - то с попкой! то с поповной!
голяком! И в ту же баню - всех!
Надоело! Сильно накипело!
Тут я стал прямой, как паровоз
под парами, и довольно смело
проливную околесь понёс.
Перешёл без права и команды
вдруг «на ты» с ответственным лицом:
дескать, жора, хоть и чин, да мал ты
мне в отцы в кругу хмельных персон!
Врать не стану: этот самый жора
вслед за мной в бутылку не полез,
но и не пошёл для разговора
по душам в предбанник: ушлый бес!
Между прочим, у меня ни в моде,
ни в заводе пьяном не найдёшь
просто так - при всём честном народе:
жора, мол... ну, там, про макинтош...
И коль скоро покурить, в предбанник -
не для бани! просто - по душам.
Что ж потеть, когда кивнул без чванек?
Я б, ей-богу, в сторону дышал!
Не пошёл. Хотя привстал готовно
и кивнул согласно. Не рискнул.
Частокол напрягся, точно брёвна
навострил и взял на караул.
Будто ежик прянул по скатёрке:
стол честной попрятал в стол глаза...
Тут и влип тот самый! блин! в шестёрки:
взвился, чтоб прикрыть собой туза!
Тихой сапой втягивает когти
по пятам, за мною - вот те на!
Начал с мёда, а дошёл до дёгтя:
мол, уррою!!! Чистая шпана!
Это мне-то! Блин недопечёный!
Сам уррою! Даром что года!
Где мой жора - новоиспечённый
кореш мой? Подать его сюда!
Вечер скомкал! Раскалил до вздора!
Вон, гляди-ка: не щадя подков,
весь собор подкинулся. А жора -
в макинтош! форсаж! и - был таков!..
След простыл - и стихла перепалка,
удалось без свалки утрясти
стол в утробу автокатафалка...
Не умею я себя вести.
Вот таков шумок. Почти без драки.
Блин остыл. И мой запал - в распыл.
Вы видали, где зимуют раки?
Я там был.
И с кем попало пил.