В одной деревушке, не сирой, не бедной,
бобыль-самоед на юру обитал.
И руки не крюки, и вроде не вредный -
питался в охотку, скотинку питал.
А кто-то уже огребал капитал,
но кто-то уже накропал «Капитал».
Собачка пригрелась в избе бобылёвой,
и котик бочок на печи отлежал,
лошадка вприсядку плясала с коровой,
кабан под гармошку частушки визжал.
А кто-то пускал в оборот капитал,
но кто-то листал у ворот «Капитал».
От эдакой щедрости множились твари:
то мышки скребутся, то клопик куснёт.
Хозяин и жарит, и парит, и варит, -
пошарит в амбаре - уныло вздохнёт.
А кто-то уже вывозил капитал,
но кто-то в тетрадь заносил «Капитал».
Бобыль оскудение видит наглядно
и, тихо тоскуя о жизни былой,
урок задаёт животине всеядной:
пройтись по углам-закоулкам с метлой.
А кто-то уже погибал за металл,
поскольку металл умножал капитал.
Собачка последний мосол обсосала,
и котик на мышь поимел интерес,
штаны бобылёвы корова слизала,
кабанчик с гармошкой наладился в лес.
А кто-то извлёк из чулок капитал,
и кто-то в чулан отволок «Капитал».
Преставился пёсик, и котик не дышит,
коровка за божью коровку сойдёт,
бобыль-самородок всё суше да тише -
и ладу не даст, и концы не сведёт.
А клопик на время кусать перестал,
проник в «Капитал» и себя распластал:
залёг под обложку, облаткой затих...
Должно, «Капиталову» мудрость постиг.