Не писала никогда исповеди…
задумчиво: «С чего бы начать?
Чтоб сюжет увлекательней был, или к истине
побыстрей чувства прокачать?...»
Я люблю пломбир в шоколаде, я люблю Вознесенского стихи,
я люблю Земфиру и фуги Баха, я за каждое слово душой плачу,
я не думаю мысли – я ими живу, быть нормальной была бы рада
иль в честь избранности своей давать парады – я же совесть за руку тащу к палачу,
чтобы вам улыбаться и вас уверять: так надо, чтобы только не больно,
чтоб только не ада дверь – попался?! – хлопушкой – ангельская отрада,
я не верю в ваш рай и предательство гада, я своё яблоко сама откушу
и ему руку протяну – не возьмёт? и не надо, но соблазн быстро портится на ветвях сада,
ну а сердце чечётку танцует в ритме моей «вины» и невинно сбивает прицелы и цели,
без кольца безымянного верность не верит – она знает и падает на плечо.
И пока не повеет ветер, мы с тобой будем просто одни на свете, но сейчас я пишу и должна ответить, предоставить прописку, паспорт и свидетельство о смерти (если повезёт – (воз)рождении) наших чувств.
Но опять упрекнут, что не то, что не наша тема, что греховна тьма, что слепая темень, мол: «Куда ты без света идёшь? – Вперёд». Я могла бы попроще – копаться с теми, у кого чёткий график посадки семени в темя, да прополоты грядки желаний в ряд. У меня же – ни тяпки нет, ни лопаты, ни забора, ни рвов, ни вины кошлатой – вокруг сердца. Я чувствую, как хочу. От себя до себя, от кончиков пальцев до гроба, на котором я жизнь сыграю утробой, потому что я женщина, значит, мать. Я без шпаг тупых на острых дуэлях просто скальпелем душу свою… Не веришь? Женщины душу сдают в бордели или ставки без пяти жизни смеют на аборт своих чувств, «бессовестно», поднимать. А крупье нам за это целуют колени, снова крупных банкнот не хватает у времени – и приходится счастье минутами в долг под процент часов занимать…
И опять не то – я же должна покориться, посыпать чужие раны корицей, разрезая холодной улыбкой чужие грехи. – А я боль посолю и сама с бутербродом – «верю-только-тебе» – на язык – «На, попробуй!» – Я не знаю вкус откровений от Бога, но я, кажется, знаю, как пахнут твои стихи. И ты знаешь достаточно, видишь, как вышло: я тебе исповедуюсь, забавно, ты слышишь? Кардиналы поймают меня с поличным – и опять на Гревской задымится костёр. А я буду смеяться – наш камень не треснет, не расплавится ни в чане лжи, ни отравленной мести, мы касаньями рук из глубин нашей песни добывали, а после свалился рассвет. Я по-прежнему солнца колючку-подушку – на двоих – променяю на дважды лавровый венец.
Ой, не слушай, прошу, умоляю, не слушай, я про сны, а они – препарируют души, но придётся кишками достать боль наружу и ответами швы по-живому латать. Я тебе никогда не поставлю вопросов, даже «если…» (и даже всё «если серьёзно»), я покаюсь в сомненьях когда-то, без спроса, когда можно, не спрашивая, будет тебя понимать. И поставлю печать на просроченных сплетнях, ну а если – опять это клятое «если» – я лишь имя твоё из не-настежь, но песни, под луны фонарём буду скрипки ключом открывать…
Вот и всё. Только подпись моя под словами. Я отвечу за каждое, но не пред вами.
И простите, но паспортный номер героев остался во сне. А сейчас мы пойдём жарить гренки – я и правда моя.
На коленках – только чашечки наших рассветных молитв.
__________________
“чашечки” - А. Ра )
15/05/2010;
20/12/2012