51
Память. Прошлое. И думы. А былое? Было ль? Тюрьмы. Суммы. Время и Пространство. Виза. Проза. Взгляд. Пронзаю. Веник. Видик. Вицин. Знаю. Телевизор. Угадаю. Он же. Был. Визионером. Устремленный. Отвечаю. От начал. Поймавший. Будда. Будит. Судит. Вводит. В груду. Будущее. Следом. Мощным. Залпом. За обедом. Несерьезное. Выходит. Оскверняет. Не проходит. Первый. Он же и Последний. Из апостолов. На Патмос. Во Владимирский централ. Даниил. Мордовский лагерь. Пещь огня. Андреев. Роза. Зеведеев. Откровенье. Миру. Миром. Господи. Прости. Помилуй. У Тримурти. Лены. Лени. Рифеншталь? Блаватской? Ленин. Морды. Три. В письме. От тетки. Орки мордорские. Мелкий. И смешной. Худой. Солдатик. По фамилии он Мордик. Третьей роты. Из пехоты. Мой призыв. Богров. Стреляли. По Столыпину. Вагоны. И Данила. Брат. Бодрова. Не старшого. Но младшого. Нет, не брат ты мне. Паскуда. Гнида. Падла. Черноокой. Сотня. Алый. Белый. Черный. Слеп. Кентурия. Понтиец. Копьеносец. Рогоносец. Море. Бродский. Рим. Частушки. Чандра. Индра. Фонт. Убийца. Бел. Ваал. Перун. Распятье. И принятье. Влас. Василий. Весел. Велес. Вёсла. Вёдра. Серебро. Усы. Златые. Палкой бит. Да брошен в реку. Рок-н-ролл. Биг-битлз. Пресли. До моста доплыл. Да бросил. Палку. Малку. Галку. Свалку. Вот вам, русы. Поминанье. От меня. Воспоминанье. Радость. Солнце. Крест. Сорбонна. Виноградарь. Беладонна. Рампа. Радуга. Промзона. Поцелуй. Ефрат. Аксинья. Мать. Голгофа. Пепел. Водка. Рыбник. Плотник. Слезы. Маки. И тюльпан. Рододендроны. Стоны. Крики. Резчик. Руны. Обрезание. Заточник. Ночь ножей. Камней. Пираты. Хрусталей. Скорей! В машину. Побыстрей. Пускай. Лежит. Он. Помирает. В Померани. Померанцы. Твисты. Вальсы. Полька. Танцы. И кадрили. Отпустили. По струне. Во мгле. Вопили. То испанцы. Вскрик тореро. Бьют фламандцы. Школьник. С ранцем. На краю. Стою. Шаг. Лопасть. Я по лезвию. Бос. Пропасть. Сивый. Ржанье. Рожь. Пшеница. Не по лжи. Во лжи. Куница. Танки. Наши. Быстро. Ходят. Люди. Мирные. Подводят. Мы. Наш. Бронепоезд. Ручка. Дернул. Встали. Стынет. Примут. Вынут. Выстрадан. Испуган. Внемлет. Гамлет. Флейта. Пальцы. Масло. Лотос. В волосах перо. Жар-птица. Темен лик. Не пригодится.
Чем пахнут улицы американских городов? В деловом центре ли, на окраинах, гуляя и проезжая, мимо кофеен, ресторанов, заведений быстрого питания, отовсюду доносятся заманчивые запахи. В основном, это гриль. Барбекю. Шашлычные ароматы подгоревшего мяса. Индюшки. Сосисок. Картошки. Чеснока. Ага, это уже итальянцы. Или мексиканское что-то. В общем, ходить по американским улицам, лишь раздразнивать обоняние и пасовать перед соблазном. Зайти и перекусить. Столько кулинарных запахов на каждом углу. Дымок углей и мяса. Вот что такое прогулка по любому американскому городу.
Мы ехали с Этлисом на вахтовке. Возвращались из поездки в Тенькинский район. На Колыме его называют Золотой Тенькой. Из-за приисков. В Магадане в ее честь назвали сорт пива. Впрочем, старожилы говорят, что раньше, полвека назад, оно было вкуснее. Хотя и без сотни разных сортов, а всего лишь одно жигулевское.
На Теньке не только моют золото. В конце сороковых, в начале пятидесятых там добывали уран. Крон. Оскопил Урана. Титан взял вверх над небесным отцом греческой мифологии. И сам в свою очередь был лишен муде. Сыном. Новым небес властелином. Немного урана оказалось в местечке Бутугычаг. Всего на несколько лет добычи. У нас говорят дОбычи. И еще чуть-чуть, года два или три, после того работала обогатительная фабрика. Пока не закрылась. Остались там здания. Бараки. Желтые пески отработанной породы. До сих пор фонит. Хочешь стать импотентом, побегай по песочку с полчаса. И речка Шайтан протекает через хвостохранилище пустопорожнее. Недавно паводком смыло часть этого песка в Теньку, заражая реку и воду для питья в райцентре. Я пил воду из этого ручья. Выше по течению. Много дальше от старой урановой фабрики. В центральном лагере. Там она чистая и холодная. Зубы ломит. Еще выше верхний лагерь. И верхнее кладбище.
Кругом тишина. Аж звенит все. Комары да медведи. И ягода. Крупная. Мы ездили в начале «нулевых» туда на установку и освещение креста на старом зэковском кладбище. Вновь назначенный епископ отправился туда из Магадана. Сам на черной волге. А его свита на вахтовке. Много молодых парней. И седоусых бородатых дьяконов. Пара. Из райцентра накануне местные жители привезли и поставили лиственичный крест. Свежерубленый. Янтарной слезинкой выступила смола на кресте медового цвета. Туман объел верхние половины сопок. Большой толпою приехали туда из Усть-Омчуга. Магаданская экспедиция от епархии, плюс мы с Этлисом и группа с телевидения. И местных набралось порядочно. Несколько вахтвок. Тогда дорогу на Бутугычаг еще не размыло окончательно. Но проехали мы по буеракам да кочкам с изрядным ветерком. И пердежом от страха. Мощные КАМАЗы кидало и подкидывало, как на американских «русских горках». Несколько раз казалось, что перевернемся да в пропасть еблысь.
Епископ помахал кадилом. Окропил крест. Произнес краткую речь. Потом Этлис двинул речугу. Он как всегда был в ударе. Резок. Самозаводен. Возбуждающ и возбудителен. Не надо думать, что здесь лежат герои! Не героями были все эти безымянные зэки, а жертвами. Седенькая бабушка крестилась украдкой. Из местных. Из бывших зэчек. Девочка в кадетской форме уронила слезинку. И тоже торопливо подняла руку ко лбу, крестясь. Целый строй школьников в полувоенной форме с аксельбантами застыл в немом карауле у креста. Они не герои. Но жертвы. Что-то было в речи Этлиса от финального слова герцога из «Ромео и Джульетты». МЫ ВСЕ НАКАЗАНЫ!
Чума на оба... дома... дыма... гама... шума... гомо... разумиус...
Потом мы ехали назад в Магадан. Ну, да я рассказывал уже об этом несколько раз. Правда, в других кусочках прозы. Едем через Америку. Жара. В горле сушь. Глотаю воду. Чтобы не сомлеть. Не вырубиться от усталости. И не дать Саше опустить голову на руль его белого бьюика, рассказываю ему, как мы с Этлисом возвращались домой.
В Усть-Омчуг из Магадана мы добрались на машине главы районной администрации. Попутной. А назад на вахтовке епис...коп...ской. Ты хто такой? Вдруг вспомнился фильм «Мы из Кронштадта». Мы – пскопские...
Весь вояж на Теньку продлился двое суток. А команда семинаристов и дьячков набрала с собой мешки провизии на неделю. Колбасы. Котлеты. Пирожки. Как давай трескать. Аж шум стоял. Ну не везти же с собой всю эту снедь назад. Нам предложили. Но я мяса не жрам. Хотя и не постный день выдался. А Этлис был не в настроении. Как хотите. Дело хозяйское. Наелись. Да спать улеглись. А пища мясная ох и пахучая. В переработке. Организмы молодые. Здоровые. Дело естественное. Пока давили на массу, такая канонада стояла, хоть святых выноси. Прямо на лавке перед нами залег один особо меткий артиллерист божьей милостью. Здоровенный бугай. Плотно утрамбовавший домашние колбасы с котлетами. Ладно бы там просто гром победы раздавался. Так еще и пороховые газы, как и положено на стрельбищах. Батарея Раевского на Бородино отдыхает!
Я промочил ноги в ручье на Бутугычаге. Обувка дырявая была. Старые кроссовки. У меня нос заложен. Так что орудийной гарью мне не дышать. Вообще ничего не обоняю. А старику моему плохо пришлось. Уж как он ворчал и ворочался все восемь часов пути. А сбежать, как с подлодки или из танка, где самое главное это..., как бы помягше выразиться, словом, не бояться низовым нутром, невозможно. Вот и сидим с Мироном. Слушаем перестрелку да канонаду. Я его успокаиваю, да ладно, дело молодое. Здоровое. И тело тоже. Мне вовсе даже и не обонятельно. Сморкаюсь в платок. И все равно нос заложен. А Этлис от этого еще больше злится. «Эх, напустили, как в бараке, духу святого...». Бедный Мирон!
Саша встрепенулся. Долго смеялся. Аж руль выпустил из рук. Бьюик заскользил по пустой трассе, как пьяный. Из стороны в сторону. Всякий сон пропал. Едем дальше.
Как Этлис лечил своего начальника лагеря. Занятная история. Постараюсь вспомнить все в точности и передать интонацию старика. Жаль, нет сейчас под рукою моих видеозаписей с ним, чтобы ничего не упустить. Но попытаюсь. Попытка не пытка, правда, тов. Берия?...
В 1953-54 годах Этлис работал на строительстве Экибастузской ТЭЦ в бригаде каменщиков и арматурщиков. В принципе, описание этого объекта дано Солженицыным в «Одном дне Ивана Денисовича». Кто не помнит, может перечитать. Работали ударно. Стахановскими темпами. Мы с Мироном коллеги. На своих стройках я точно так же клал кирпич и заливал бетон в опалубку. Работа есть работа. Только он в Экибастузе трудился. А я под Джамбулом. Потом под Ленинградом.
Эх, жентильмены удачи! Косой, говори слово. Воркута. Почему Воркута? А я там сидел. Ну теперь ты, Вася, давай на «а». Джамбул. А почему Джамбул. Там тепло. Там моя мама...
В 1955 году Мирона этапировали обратно в Рязань на переследование. Скостили срок до десятки. Вернули назад в Казахстан. Работал в Джезказгане лагерным врачом. И вот как-то поздно вечером сидел он у себя в больничке. Читал книжку при свете ночника. Вдруг открывается дверь и на пороге застывает фигура. Каменный гость. Не иначе. Великан в долгополой шинели занял весь дверной проем. Перед ним щупленький худенький сутулый медик. Начальник лагеря прошел к столу. Не глядя на человечка, бросил на стол несколько рецептов из вольной городской больницы и рявкнул: «Сделай мне мазь, лепила!». Услышав такое обращение к себе, а лепила это тюремная кличка врача, Этлис решил сыграть ва-банк и соответствовать образу хамоватого, резкого, наглого лагерного эскулапа. Он смахнул на пол эти бумажки и гаркнул в ответ. «Тебе эта whoйня не поможет! У тебя не язвы на коже, а псориаз!». Этлис подмигнул мне: «Так я не глядя, как триппер сквозь штаны, поставил свой собственный диагноз».
В общем, говорю ему, у тебя псориаз и я буду лечить тебя гипнозом и своей кровью. Чтобы завтра с утра твой посыльный принес мне буханку белого хлеба и сливочного масла. Да скажи Хайкину, начальнику медсанчасти, чтобы оборудовал для гипноза отдельное помещение. Все, свободен.
Оробевший начальник лагеря вышел без единого слова. На следующее утро охранник принес булку ситного и увесистый шмат масла. Вслед за ним появился начальник лагеря в сопровождении заведующего медсанчастью. До их прихода уже был огорожен угол. Там поставили лампы. Койку. И даже красную ковровую дорожку постелили. Мирон сидит и ждет гостей. Идут.
Я думаю, чтобы такого сделать? Психотерапевтического свойства... Вдруг меня осенило. Я заорал. Сапоги! Снять! Ссуки! На цырлах по ковру... И они оба послушно стащили обувь. Начальник лагеря прошел в оборудованный угол. А Хайкина я не пустил. Он сидел за занавесочкой. Прислушивался, сука. Положил я начлага на койку. Говорю ему, сейчас буду тебя лечить гипнозом. А потом возьму у себя кровь из вены и стану колоть тебе в каждую гнойную бляшку на коже.
Где-то я читал, помнил, что есть похожий метод лечения. Только не псориаза, а другой болезни. И брать кровь надо у самого больного. В общем, вспомнил что-то подобное из старых институтских лекций и сымпровизировал.
Погружаю начлага в гипнотическое состояние. И тут хлопаю себя по голове. Вот дурак, ведь формулу внушения-то я не приготовил. Правда, еще с утра, до подъема, поспрашивал у зэков в своем бараке о нем. Ну и рассказали они мне некоторые из его художеств. Лежит начлаг у меня на коеечке. Весь расслабленный. А я ему и говорю: «Помнишь, как ты в 1952-м году посадил зэков в холодный карцер посреди зимы и без бушлатов? А еще через замочную скважину поссал на них?».
«Помню» - отвечает он.
«А помнишь, когда в 53-м после расстрела Берии ты ходил пьяный по лагерю с пистолетом и орал, Берии нету, так я вам теперь буду Берия, помнишь?»
«Помню».
Что-то там еще я набрал из его «послужного списка» и в конце концов громко рявкнул: «Кайся! Мать, мать, мать...». И он заплакал. Вот не вру! Потекли струйки слез из-под закрытых век. Я ему говорю, что раз ты уже плачешь, значит, раскаялся. Вся болезнь твоя гнилая была от этого. А теперь ты вылечишься непременно. Вывел его из гипноза. Взял при нем у себя из вены пару кубиков крови. Это трудности не составляет. Сделал ему впрыскивание в каждую гноящуюся ранку. И отпустил. Через несколько сеансов такого лечения начальник лагеря был у меня розовенький, как народившийся младенец. Все его язвы прошли и корочки отпали.
Мы с ним подружились. Он как-то помягчел. Я, говорит, понимаю, что тебе не нужен был этот хлеб и масло. Мне уже доложили, что ты их отнес в барак зэкам. Я понимаю, что ты душу мою вылечил. И спасибо тебе за это! Что я могу для тебя сделать?
Зэковский башмак. Подметка из автопокрышки. Гвозди из американской колючей проволоки по ленд-лизу. Еще находил там ржавые консервные банки из-под тушенки "Спэм" миннесотского производства. А местный художник писал картины на мешковине от американской пшеницы. Красивые холсты!