Посвящается Алукарду
Кривая усмешка – читаю признанье –
Чужое признанье в любви.
Оскал – то ли смех, то ли горечь страданья –
Клыки обнажает мои.
Романтик вы все же.
Не отпирайся, мой дорогой, и не лги.
Не лги про цинизм, свою сущность
И веру в неявность любви.
Словами играешь умело,
И каждая фраза – кинжал.
Его ты вонзаешь так смело,
Вот только твой стих подкачал…
Не верю, что он был нарочным,
Случайно попавшимся мне.
Ты все-таки помнишь о прошлом,
Хотя запрещаешь себе.
Ты все-таки помнишь и веришь,
Лелея надежду в мороз,
Ты все-таки любишь и греешь
Ее, защищаешь от слез.
Ты – все такой же. Лишь маска
Теперь на лице. И, шутя,
Скрывает твой грим и раскраска
Все то, что в душе у тебя.
Не спорю, вы правы, любезный,
Не каждому надобно знать
О том, что толкнет тебя в бездну
И что ты не хочешь сказать.
Не каждый поймет и оценит
Открытую книгу души,
Мы – люди, мы – страшные звери.
И злее – попробуй, найди.
Мы бьем беспощадно жестоко,
Смеясь над бегущей слезой,
Мы – звери, не люди. Упрека
Не слышим давно за спиной.
В глаза же сказать не посмеют –
В своей захлебнуться крови.
А нам-то все что? Только злее,
И дни одиноко пусты…
И каждый из нас – как на сцене,
Играет какую-то роль…
Больнее, страшнее, глупее –
Но настоящего – ноль.
И только в полночных скитаньях,
Когда, прислонясь к косяку,
Ты воешь в тоске о мечтаньях,
Становишься тем, кому лгу.
Становишься снова собою,
Тем самым, кто рядом всегда,
Становишься снова героем,
И отпускает тоска.
Стихи свои с горечью пишешь,
Пепел роняя на стол,
И, задыхаясь, не дышишь,
Зная, что день вновь пришел…
Снова себя заставляешь
Спрятать под маску лицо.
Только вот, милый мой, знаешь,
Я поняла все давно.