Сквозь жар она плывёт ко мне: анданте, ларго, аллегретто
и всем, что было не пропето и не воспринято извне
душою, сжатой до звезды непоправимым этим летом.
И брызжут солнечным сонетом пять струн – горящие бразды,
срывают кожу с тонких рук, к которым радуга приникла,
но ни экзитом и ни слипом не отменить пыланья фуг.
Свечусь. Горю. Горюю я – не о своём, забавно малом,
мирке в Миру, куда попал он и сокрушает всё и вся.
Что – одинокая душа? Ей полыхать в крови и таять.
Ведь Жизнь, холодная такая, огнём играет не спеша.
Зачем, бессмертной, ей спешить? Сжигают страх её законы:
не только петь и слушать звоны, но и учить в страданье жить
с прощальным гимном в унисон, пересыпая пепел вето.
От сарабанды и – к балету лечу я птицею сквозь Сон.
Прощайте все, кто близок был на этой выжженной планете,
где плачут взрослые и дети… где Моцарт встретит у могил.
Лишь только музыка одна соединяет дно и бездну.
Да это бред – что я исчезну! Когда мне музыка дана.
Иллюстрация из Интернета: