33
Все. Слезаем с печи, Емеля и Ильюша. Приехали. Тридцать лет и три года сиднем сидели. Тридцать тысячелетий и три века. Триста тридцать три миллиона лет. Как триста спартанцев. Антиперсидских. Анти-иранских. Как одна ночь, полная нескончаемых сновидений. Где один кошмар сменяет другой. Мы сидим втроем на старой доброй русской печке. Раскидываем карты меж собой. Покер? Вист? Дурак? И нету поблизости цыганки. Нет доброй, мудрой Бабы Яги. Погадать. На судьбу нам вытянуть карту. Впрочем, что это мне вспомнилось наше сидение на печи? Илья давно уже почил, причислин ко святым. Емеля бунтовал. Народ поднял противу царской власти. Был предан. Выдан. Схвачен и казнен.
Тридцать три года сидели мы вместе на печи. И каждый по отдельности. На своей собственной печи. Трескали калачи. А нам все говорили, вот в ваши-то годы одного уже распяли. Другой стал известным автором. Поэтом. Еще немного. Еще четыре года. И жизнь его была пресечена рукой прислужника Сил темных и зловещих. И закатилось солнышко русской словесности. Но ни Слово, ни Солнце не убить. Посмертное воскрешение и торжество правды над кривдою. Вот награда богам и героям...
А что ж успели сделать вы в свои тридцать три? Давно это было. Я уже и не помню самого себя в том возрасте. В деталях. В мелочах несущественных. И даже что-то большое, важное ускользает, растворяясь в океане образов и мыслеформ. А я парю над собственным Солярисом. Птицей ли? Чистым ли разумом? Я? Или Мое?
Мой Ум крылами машет, порождая из глубины подсознания, из бездны Океана причудливые фантомы...
Мне перестали сниться глобальные сны. Мне все еще снятся бытовые мелочи. Плохо иль хорошо? Я предпочел бы и вовсе избавиться от видений. Я. Мне. Мое. Кто говорит непрестанно внутри меня? В моей голове нескончаемый гул. Мыслей. Слов. Образов. Из года в год. Из жизни в жизнь течет поток. Потоп. Наводнение. Мыслей. Смывающих плотину разума. Растворяющих меня, как личность. Как данность. Как сущность. Как истинное Я. Как душу. Мое мелкое и тщеславное я. Мое эго. Мой ум. Ох и изворотливое создание! Он забивает внутренний эфир постоянный шумом. В котором глохнет существо мое. И я лечу вслепую. По приборам, слепленным мои умом. Властвующим. Управляющим. Ограниченным. Размерами тела. Параметрами самоотождествления. Историей перевоплощений. Памятью. О болях и радостях. Победах и поражениях. Потерях и прибретениях.
В чем Я? Где Я? Каков Я? Отмахиваюсь от роя назойливых мыслей. От той завесы, что ставит мне собственный ум. «Я мыслю, следовательно, я существую»? Декарт, Декарт! Как слеп! Как глух! Как глуп! Твой вывод. Есть ли что-то в этом мире, о чем мы можем сказать с полной уверенностью, что оно существует? Что является несомненным? Ум? Да, конечно! Как и это тело. Сотканное умом. Ограниченное в своих возможностях. А главное, столь непрочное. Недолговечное. Что такое прожить лет семьдесят? От силы сто...
Если нет Бога. Если только ум – реальность. А со смертью тела всякое сознание растворяется. Неизвестно где. Возникнув неизвестно откуда. Так откуда же и куда идем мы в этом мире? Бредем... Скитаясь, бредим... Блуждаем... Блудим и заблуждаемся... Я хочу себе большое тело. Накаченное. Как у калифорнийского губернатора. И еще метровый фаллос, как у черных актеров в порно. Ты хочешь себе грудь, размером с коровье вымя? При осиной талии... В здоровом теле здоров ли дух? И здрав ли рассудок? Люди с детства вокруг меня повторяли загадочную фразу: «Ум за разум зашел». Куда? Зачем? За что? За кого? Я понимаю, когда тетенька выходит замуж за дяденьку. Потом они уединяются в спальне. Если их телодвижения увидит малый ребенок. Случайно. Он решит, что дядя душит тетю. Делает ей больно. А они просто сотворяют новое тело. Такого же глупенького ребеночка. Как и сам ты, мой малыш. Мой глупыш. Делают тебе братика, или сестричику. Таких же недалеких, как и сами родители.
Кто я? Зачем я? Америка хороша тем, что лишает иллюзий. Не всякого. Лишь того, кто готов с ними расстаться. О, это трудный процесс – разотождествление. В таких комфортных условиях...
Гораздо проще терять свою внешность. Свое временное я. Свой ум. В местах лишения всех благ и комфорта. В кишащей муравейником Индии. В современной демокритической России.
Великий ученый древнегрек звался Демокритом. Он жил на Крите. Он изобрел крылья. Он изобрел пение в ванне. Любимой его арией была песнь торжествующого Архимеда «Глядь, Эврика!». Демокрит изобрел евгенику и клонирование. Он вывел помесь человека и быка – Минотавра. Он изобрел мирный атом и земной круг. Он открыл глаза людям на солнце, говоря, что на самом деле наше светило не кружится, а стоит на месте. И это наша планета вертится вокруг солнца. Если бы он жил позднее, его обязательно бы сожгли, как Коперника. На тех же дровах, на которых поджаривали Галилея и Колумба, за то что те открыли Америку. Вернее, альтернативный путь в потаенную глубину внутреннего Нового света...
Моим излюбленным вопросом в конце каждого из многочисленных интервью, проведенных за долгие годы журналистской практики был вопрос о счастье. Обычно я задавал его, выведав у своего героя все подробности о его или ее детстве, юности, выборе профессии, или о военных тяготах и лишениях. Затем осведомлялся о цели и смысле жизни. Конкретного индивидуума. И вообще человечества. А завершал интервью вопросом: «Счастливы ли Вы? И что такое счастье по-Вашему?».
О сколько довелось мне выслашать однотипных ответов. Что, дескать, смысл жизни в самой жизни. Надо просто жить и радоваться. Жить для своих детей. Чтобы они были довольны и счастливы. Но никто не дал мне даже базовых понятий счастья. Не поведал, что же это такое...
Все жаждут счастья. Все ищут счастья. За этим люди приезжают в Америку. Как на острова блаженых. В обетованую землю стремятся сюда отовсюду. Что дает людям Америка? Безусловно, комфорт. Уверенность. Гордость. Но отождествление не уменьшается. Лишь возрастает.
Я. Мне. Мое. Я – человек. И это звучит в Америке еще более гордо, чем в горьковско-сталинском СССР. Или в Германии до начала военных неудач и поражения на восточном фронте...
Я люблю свою новую родину. Я буду верен ей, - говорит каждый вновь прибывший сюда. И что в этом плохого?
Мы едем по Айдахо с Сашей Никитиным в его белом бьюике. За окном машины проносятся невиданные прежде пейзажи. Много фильмов об Америке мне довелось пересмотреть. И документальные. И игровые ленты. Снятые в Голливуде, и в Европе. Но никакой «спагетти-вестерн», или самый исторически верный гэдээровский фильм с Гойко Митичем, снятые в Испании, Югославии, Средней Азии, Крыму, и даже на Кубе, когда надо было показать природу Флориды, с пальмами и крокодилами, даже и близко не похожи на настоящий дикий запад Америки. Воочию эта чудесная страна ошеломляет. Покоряет всякую новую душу, попавшую сюда.
Мы едем, едем, едем. Ведет Саша, я же снимаю пейзажи, открыв боковое стекло. На лобовом прилипло слишком много мошек, так что даже дворники не справляются с очисткой. Вот приедем на заправку, там возле каждой колонки стоит ведро с мыльным раствором и щетка. Почистим. Только тереть придется очень сильно...
Саша за рулем. Я с камерой. Ведем неспешный разговор. Помнишь, Саша, как в России аристократия учила французский весь восемнадцатый, а затем и девятнадцатый век? Потом в первой половине двадцатого популярным стал немецкий. Теперь английский...
Течение беседы напоминало горный ручей. С большим количеством камней. Вокруг которых возникали завихрения. Бурлящие водовороты. На относительно свободных участках между валунами вода текла гладко и незаметно. Лишь ударяясь о камни, вспенивалась. Неустанно пыталась сгладить, растворить и поглотить преграду в виде твердого куска скалы, упавшего в воду...
Я приехал сюда, говорит Саша, чтобы детям было хорошо. Выиграл гринкарту в лотерею. Мы все бросили там, в Белорусии. Переехали в Америку. Живем здесь уже без малого десять лет. Я счастлив в этой стране. И чтобы ни случилось, я буду с Америкой. Здесь живут мои дети и внуки, здесь у меня все...
Обычное, нормальное, присущее всем иммигрантом отношение. Кого-то не устраивали на прежней родине материальные условия. Кого-то привели в Новый Свет иные причины. Религиозная или политическая свобода. Попираемые права...
Ущемленные в самореализации дома, новые американцы получают в США больше возможностей для воплощения своих замыслов и мечтаний. Кто хотел собственный дом. Машину. Счет в банке. Способность разъезжать по свету без виз и ограничений – с американским паспортом можно отправляться куда угодно, кроме России и Белорусии, Северной Кореи и Ирана, ну и еще в нескольких стран, то каждый, усердно и тяжело трудясь, зарабатывает себе все эти блага.
Я. Мне. Мое. Кто я такой? Зачем мне вещи? Зачем мне мысли. Зачем мне отождествления со статусом тела? Помогает ли комфорт физический и моральный – свободе духа?
Средний американец достаточно счастлив в своей повседневной жизни. Гораздо увереннее среднего россиянина или белоруса. Саша говорит, что за последний десяток лет он объездил полмира. И здесь в Америке он уже многое посмотрел. Наснимал кучу прекрасных видов. Был и в Мексике, и в Канаде. Гащивал в других странах обоих американских континентов. Была бы у него такая возможность, останься он в Белорусии? Вряд ли. Там, дома, невозможно было честным путем, говорит Саша, обеспечить себе такой уровень жизни. Если не быть сорокой-вороной из детской считалочки, этому дала... на лапу... этому дала, этому дала, этому дала... Так всю жизнь и крутишься. Откаты. Взятки. Без пузыря, без подношения, ничего не решается. Даже самый мелкий ничтожный вопрос.
А здесь, продолжает Саша, я сам себе хозяин. Меня уважают. Ценят. Я прошел путь от рядового работника до начальника. У меня хорошая зарплата. Длительный отпуск. Почти как в Европе. Я зарабатываю себе на жизнь и еще остается. Как только приехал сюда, уже через два месяца пошел развозить пиццу. Начал с малого. Приобрел многое. И сейчас ни в чем не терплю нужды.
Кто-то ездит в отпуск на Багамы. Кто-то в другие курортные места. Так чтобы их развлекали. Чтобы жить в приличной гостинице. Пятизвездочный отель, бассейн, шезлонг. А я предпочитаю сам ездить. И не проторенными туристическими маршрутами, а дикарем. В неизвестность. Получится снять классные кадры, хорошо. А нет, так в следующий раз туда не поеду. Уже буду знать, куда стоит ехать, а куда нет. А там, где я снимал летом, где мне понравилось, туда я обязательно приеду еще раз. И не один. Да привезу жену. Пускай посмотрит тоже. Насладится. Мне интересно снять весной, или зимой, или же осенью один и тот же вид. Гранд Каньон, или Йелоустоунский парк...
Мог ли я себе позволить такое, живя дома? Нет, и потому я счастлив в Америке, - говорит Саша, - это моя страна. И я ее гражданин.
Мы едем и разговариваем с Сашей по-русски. В электронных письмах он предпочитает общаться на английском. Когда говоришь с ним то на одном, то на другой языке, нередко ловишь себя на мысли, что это два разных человека. Две разные личности? В одном теле? Как в едином сознании уживаются англоязычный и русскоговорящий? И кто из них более истинный? Более естественный...
Наверное, оба. Потому что и та, и другая грани Сашиного сознания схожи. Просто когда он говорит по-английски, становится собраннее, жестче, деловитее. Бизнес есть бизнес. Время – деньги. Наверное, таким он предстает на своей тутошней инженерной работе. Возвращаясь на русский, Саша как-то неуловимо меняется. Скорее всего, это не только и не столько наша общая с ним «русскость», а «советскость». Общий для всех, рожденных в СССР, «бэкграунд», или корни, происхождение. Ибо сознанием, привычками, образом мышления мы оба оттуда, из нашего счастливого детства. За которое наши родители благодарили Сталина. А уже в пору взросления и становления нас самих, спасибо было принято говорить «лично Леониду Ильичу Брежневу».
«Если женщина красива и в постели горяча, это личная заслуга Леонида Ильича!»...
Были ли мы менее счастливы, живя в СССР? Стали ли более удачливы в Америке?
От чресел прародителей, из тех же ворот, что и весь народ, пошло наше племя. Точка, точка, запятая, вышла рожица кривая. Запалили пару свечек, получился человечек...
От уда отсеченного у Крона, из капель титанической спермы, павшей в море возле Кипра, родилась Киприда Афродита.
Удовольствие. Удел. Удовлетворение. Удаль. Удалец. Peace Death. Жизнь удалась?
Что гонит Сашу по бездорожью? Что ищет он глухих медвежьих углах на западе Америки?
В чем заключается его счастье? В чем находит он удовлетворение?
Если бы можно было раз и навсегда обрести оное? Но это было бы покоем под могильным камнем? Конец истории. Конец света в отдельно взятом уме. В отдельно взятом теле.
Пока живу – надеюсь снять как можно больше. Еще и еще. Кто-то хочет побольше съесть. Фотохудожник Саша Никитин желает побольше наснимать на свою камеру. Кому-то милее удовольствия тела. Чем больше трахнуть, чем больше выплеснуться, тем круче. На все это нужны деньги. Деньги. Деньги. Кто-то честно их зарабатывает в Америке. Кто-то менее честно в других местах планеты. Но в конечном итоге все упирается в... выпирающее из плавок возбужденное естесство. Распаленное неутоленным умом. Вот еще одно пустое место, требующее заполнения тобой. Вперед! На амбразуру!
Саша живет скромнее. Саша живет, как художник. Он и питается на дороге в простых забегаловках. Типа Макдональдса, У Венди, У Арби, Бургер Кинга. Я его понимаю. Хорошо понимаю и со-чувствую. Со-переживаю. Ибо в этих недорогих сетевых кафе американского общепита – сам дух Америки. Ее нации. Мобильной. Предприимчивой. Не зарастающей мхом и паутиной. Вечно спешащей и торопящейся поглазеть на красоты природы. Жаждущей хорошо и тяжело поработать, чтобы было на что съездить в отпуск. Запастись на старость сбережениями. Чтобы на пенсии вообще не вылезать из путешествий.
Саша видит свое счастье и получает удовлетворение в творчестве. Да, я – любитель, говорит сам о себе Саша, но я делаю эти фотографии так, чтобы было не хуже, чем у профессионалов. У меня здоровая зависть. Если я вижу какой-то крутой снимок у другого фотографа, для меня это вызов. Я должен сделать не то чтобы лучше, хотя бы не хуже. Я должен забраться на ту же скалу, или в иное место, где был сделан такой снимок. А потом, когда я проверю себя, когда щелкну затвором и увижу, что я тоже сделал не хуже чем у другого фотографа кадр, я остываю к этому снимку. И ищу новый вид.
Стоит ли сравнивать устремления и способы для саморелизации Саши, как одаренной творческой натуры, с простым обывателем, которому ничего не надо, только холодное пиво в жару, разнообразие в сексуальной активности, загар и бассейн на модном курорте и прочие удовольствия?
Думаю не стоит. Каждый волен в своем выборе. Сашин образ жизни и привычка активно отдыхать, после чего он возвращается домой, усталый, как собака – его собственные слова, но удовлетворенный. Радостный. Счастливый найденными кадрами. Я всегда снимаю с гистограммой. Я всегда строю кадр, ищу нужную композицию. Терпеливо дожидаюсь, когда же солнце выйдет из-за облаков и осветит нужный мне объект так как надо, говорит Саша. Не учась профессионально фотосъемке, он сам до всего доходит собственным умом. Читая книги по технике фотографии. Общаясь на интернет-форумах с такими же одержимыми фотографами. Тратя заработанные нелегким трудом и большим потом доллары на дорогие профессиональные объективы и камеры.
Да, жена иногда ворчит... Но дома все нормально. И ладно, и складно. Какая женщина не поварчивает на мужнины хобби?...
Из уда небесного бога, из хрена Сатурнова рождается в наших сердцах любовь к жизни во всех ее проявлениях. Кто-то реализует себя лишь собственным отражением божественного уда. Своим малым удишкой удит рыбку в мутной воде телесных наслаждений.
Иной довольствуется удовлетворением иного сорта. Эстетическим. Не входя в конфликтное противоречие с этикой...
И все же, для чего мы живем на этой земле? Что ищем? Как реализуем свои желания? Мечты?
Отождествление себя с этим миром. С этим телом. Со вещами и предметами. Сотворенными нами и не нами. С детьми ли... с произведниями искусства. Со своими мыслями. С роем нескончаемых мыслей, постоянным фоном, как в радиоэфире. С гулом в голове. Гудит, шумит белый шум. Назойливый.
Выключил ли я свет, газ, уходя из дому? Оставил ли достаточно еды собаке? Кошке? Попугайчику? Шиншилле? Хомячку? Не забыть бы зайти к начальнику, поговорить о прибавке... Ой, неужели завтра суббота?! Наконец-то отпуск! Сегодня вечером дети останутся у деда с бабкой, ох и покувыркаемся с женушкой без них! В августе приезжает на гастроли Стинг. С симфоническим оркестром. Надо обязательно поздравить кузена с юбилеем. Не пропустить бы премьеру нового фильма Кэмерона! Проверить домашнее задание у сына. Отправить маму в санаторий. Какая попка! И сиськи! И на мордашку ничего. Вот бы застрять с такой в лифте! Купить мяса, вина, картошки, овощей, фруктов, ящик пива, уголь для мангала, цветы, торт и конфеты. Соседская собака все время гадит на моей лужайке, а соседка не всегда убирает за ней. Трахнуть бы эту дуру! Певица! Когда она упражняется под рояль, слышно по всей округе. Повеситься можно! Вообще-то она ничего. Наверное, горячая штучка, если постоянного мужика нет, а так, приходящие кобели забегают. На огонек. На запах. На призывное блеяние этой козы. Вот дурында! Считает, наверное, себя великой певицей! Я всегда думал, как же прикольно было бы записать какую-нибудь вокалистку в студии, желательную блюзовую, чтобы во время пения ее кто-нибудь сзади шпилил. И как бы она выворачивалась, стараясь и спеть более или менее ровно, и удовольствие получить. И доставить партнеру. Продюсеру... Эх, заманчивая картинка! Жаль меня нет в ней. А я бы неплохо смотрелся сзади эдакой ладной и крепкой красотки. Я бы ей навтыкал по-своему...
Черт! Проехал на красный... А вот и полиция. Извините, офицер, задумался. Больше не буду. Я заплачу. Только не надо заносить сведения об этом происшествии в мою историю...
Я – американец. Я – русский. Я – монгол-татар. Я – немецко-фашист. Я – мужчина. Я – женщина. Я – ребенок. Я – индийский программист. Я – полицейский. Я – президент. Я – великий артист. Я – порнозвезда. Я – миллиардер. Я – нищий и больной. Я безмерно страдаю. Я получаю удовольствие. О, детка, еще, еще, мне так хорошо с тобой! В тебе-е-е-е! Я – простой работяга. Я – ветеринар. Я – официант. Получаю хорошие чаевые. И еще несу домой все несъеденное клиентами. Объедки? Господь с вами! Ничего подобного. Просто оставшиеся не заказанными салаты, гарниры, бифштексы... Я – крупный ученый. Я – нефтяник. Я – буровой мастер. Я – инженер. Я – психолог. Я – голова. Я – руки. Я – печень. Я – селезенка. Я – уд. Я – левое яйцо. Я – правая грудь. Я – матка. Я – сперматозоид. Я – земля. Приплюснутый с полюсов сфероид...
Где же я? В ком же я? В коме ли лежащий, без сознания бог из шутливого фильма «Догма»? Или сознающий все Ум.
Беспокойный.
Суетливый.
Говорливый.
Шумный.
Тревожный????????..........
Это моя рука. Это моя нога. Это мои глаза. Это мои пальцы, печатающие по клавиатуре. Это волоски на моем теле. Это моя слизистая оболочка. Это кровь из моего пальца. Случайно порезался. Это продукты обмена веществ, выделяемые из моего организма. Я спускаю их в унитаз. А где же я сам? Кто я, среди всего перечисленного «моего»?
Наверное, психическое расстройство, называемое по-научному, копрофагией, поеданием кала, связано с бОльшей зацикленностью на себе любимом. Ничего из себя не выдавлю, не отдам. А если что-то вышло, назад проглочу.
Так же точно старый Кронос проглатывал своих детей, будущих богов Олимпа. И лишь Зевсу удалось избегнуть этой участи. Он спрятался. Он не виноват. Он стал невидим для папашкиного ума. Для самого олицетворения Времени – Сатурна Хроноса. Зевс вырос. Споил папашу, как Хам Ноя, а потом отсек ему удилище, заставил извергнуть братьев-сестер. И воцарился на Олимпе...
Кто возвышается на троне в моей голове? В моем сознании? Я мыслю, следовательно существует лишь мой солиптический Ум? И Ад – это другие. В глазу брата моего, сестры моей, ближнего и дальнего торчат и сучья, и бревна, и возбужденные красноголовые уды Крона. Со мной же все в порядке. Я – самый хороший. Сам лучший на свете. Я – это я. Ведь я мыслю, следовательно, только я и существую. И тот кто мешает мне получить удовольствие – враг мне. Так? Или нет?...
Саша Никитин за работой. Фотография Камила Дадашева