Мне повстречался осенью сырою, не то монах, не то поэт, а в общем, старый дед.
Полу-мирски, полу-монашески одет, он в дождь по хляби, правил след и был убогонько одет.
Я старика в машину подсадил, куда подбросить, деда я спросил, спросил и о житье, бытье.
О жизни в их дальней стороне, страны большой, глухом угле, а дед полу-безумно ответил,
Так показалось мне, я смертен, как и все и почему-то знаю, что умру во сне, умру с улыбкой на устах.
И мне неведом будет смерти страх, умру, на всё ведь Божья воля, умру, ведь час мой пробил.
Умру, останусь в памяти людей, в виде стихов и дел, идей, останусь в памяти народной.
Как человек свободный, останусь на десятилетия, года, или века, как Бог решит, не я.
Останусь строчкою простой, а ты остановись, прочти, подумай и постой, подумай о себе.
О тяжкой доле, народа на Земле, о месте в этом светлом мире, где все мы гости.
А не хозяева в квартире, где исполняются мечты и шаг до любой звезды.
Где ветры буйными бывают и где душа, так часто, плачет и рыдает, а тело в дрожь бросает.
Где все мы глухи, слепы, ведём себя подчас нелепо, и жизнь свою из скверны лепим.
И невзирая на столетья, на войны, лихолетье, безумству страсти предаёмся, к любви безумной рвёмся.
Безумству храбрых, поём мы славу, а сами скоры на расправу. на расправу без суда, без чести.
Готовы друг друга обесчестить, предать, продать, на мир, что окружает, наплевать.
Наверно нечего, мне вам сказать, ведь я не Бог, мне не дано за вас, решать, мне не дано, вам мысль вложить.
Как жизнь достойную прожить, мне лишь дано строкой стиха, пытаться вас образумить.
И этой мыслью к Богу, вам показать, иль проторить дорогу, дорогу к раю на Земле, дорогу к храму, что во мгле.
Наверно, в этом жизнь моя, моя харизма и стезя, решает Бог, увы, не я, и если правильна строка.
То я умру во сне, средь бела дня, Господня воля, не моя, умру наверно в мае, когда Земля цветами расцветает.
Мне дед ответил строками стиха, иль речь его такой витиеватою была, я молча, выслушал его.
Он замолчал, как будто ждал ответа, и стих, и речь его не к месту, мои вопросы оказались неуместны.
Я растерялся, молча, ехал, а дед промолвил, что уже доехал, околица и я в деревню въехал.
Старик из машины вышел, как и не был, старик за восемьдесят, с гаком, свернул в проулок, в дождь и слякоть.
Через мгновение исчез в ночи, лишь строки речи его жгли мозги и сердце, душу, рвали на куски.
Господь, прости, прости, всех нас, за наши смертные грехи, Россия, матушка, чудны твои сыны.
Или с чудинкой, русские все мы, дед конечно не простак, да и вовсе не дурак, видит, мыслит.
Что и как и стихи наверно пишет, только, кто его услышит, мысль мелькнула и ушла.
Вновь околица видна, вот и крайняя изба, мне же ехать до утра, я забыл про старика.