Желтой жухлою травою вдоль оврага и леска,
Под июльским жарким зноем шла дорога в никуда.
Пыль, осевшая вдоль бровки, и репейника кусты
Обозначили тропинку, как фарватер у реки.
На земле рисунок трещин, словно сети паука,
Рассекли проселок напрочь – не понять, где колея.
В бывшей луже след ботинка и попробуй, угадай –
Кто прошел, с дождем шагая, посетив родимый край.
Скрип неясный из-за леса вдруг нарушил тишину –
Не иначе, как телега. Сяду, мирно подожду.
Но проходят время, мысли… Нет навстречу никого.
И скрипит все, удаляясь той телеги колесо.
Быстрым шагом пыль, сбивая, вышел к краю, где сосна.
За полями, исчезая… призрак марева – пруда.
В прояснившемся обзоре по две стороны пути,
Покосившиеся избы с дыркой в крышах... и столбы.
Россыпь яблонь за оградой и смородины кусты.
Ветви зеленью покрыты – не висят на них плоды.
Лишь рябина у колодца гнется тяжестью кистей
И черемуха чернеет от отсутствия людей.
Призрак скрипа не уходит, с перерывами шаги –
Словно кто-то из ушедших сторожит свои дворы.
Но за первым поворотом еле крутят флюгера.
То пропеллер заржавевший стонет тяжко… иногда.
Запустение в деревне – все бурьяном поросло.
И поля с пожухлым хлебом, как бы с нею заодно.
По проселочной дороге, уходящей лентой вдаль,
Я бреду, сшибая ноги, унося свою печаль.
Белым зноем обжигая, солнцем жарилась земля.
Шел июль все расплавляя, шла дорога в никуда.