Слепой пацан, сопливый дождь
перемывал деревьям косточки.
Висел поэт, лядащ и тощ,
на струйках слов, считая в нос тычки.
А дождь рассеянно стучал
ногтей горстями по карнизам,
поэт потел, пацан скучал,
сыр бор пошёл дымиться низом.
С набриолиненной толпы
тёк сок в песок, суров и розов.
Александрийские столпы
стопы топили в папиросах.
От формы корчилась щека
ЦК ортодоксальной прозы,
и легендурная ЧК
стреляла в люди папиросы.
Крамолой капало с небес
на шкурку Мурки Марь-Иванны,
балбес заявку снес в собес
на присвоение саванны.
Плевать на спящего вождя
не буду даже и пытаться я:
от двух плевков в лесу дождя
мокрей не станет репутация.
Топчу ногами паука
гранёный гроб прекрасной площади -
похожи грани на бока
галопом вытоптанной лошади.
Дубы красавицы судьбы
напоминают пни с лопатами
листвы, спадающей, дабы
пизанцы в обморок не падали.
Несут стремянки смеляков
в места, не близкие, но гиблые,
где, не жалея кулаков,
распишут Лидой своды Библии.
Стыдите квёлого клопа
с трибуны трезвого парламента:
не песня нонсенса глупа -
тупые евнухи регламента...