Не узнанный никем… забытый всеми,
Как в лето – прошлогодний листопад…
Потерянное в сутолоке стремя…
Я – хриплый ход часов, для коих время –
Преодолённый внутренний разлад.
Я мог бы быть песчинкою опоры,
Подвинув к звёздам башню на микрон…
Куранты бьют, и стрелки – словно шпоры,
И жажда крови – вечный их закон.
Сомкнули зубы шестерни, но муки
Бездушный Хронос не зачтёт моей,
Не удостоит звания «ручей»…
Мне так постылы скрежеты и стуки…
Иных удел – стремнинами журчать,
Стремиться к отрицанию разлуки,
К заре, где лишь кузнечик, соловей
Да лист зелёный порождают звуки…
Я петь рождён, но на устах печать.
Оковы мысли… теза – антитеза…
Издёвки-блики в слюдяном окне.
Два бегуна по кругу на стене.
Безмолвный плач снующего железа.
Взгляд шестерён истёршихся, и в нём –
Желанье стать хоть приводным ремнём…
Часы стучат. Мы скоро все уснём.
На циферблат глядишь издалека,
И кажется – не стрелка, но строка.
Грядёт зима. Естественное дело –
Повсюду позолота потускнела.
Раз в год – большой ремонт… обломки тела…
Пришёл смотритель, вкрадчив и умён,
Прозрел неумолимый ход времён:
Век миновал – я буду заменён.
Моей строки точёный наконечник
Обвык и ладит с ветхою сумой…
Заплаканный бесформенный подсвечник…
Дощатый скрип приветливых крылечек…
Засну, и я – стрекочущий кузнечик,
И труд напрасный – звать меня домой.