22
Двадцать второе июня... двадцать первое июля... дважды два = четыре, дважды один = три...
Моя собственная орехметика. Зеленые орехи. Еще не незрелые. Не покрывшиеся твердой скорлупой. В моем детстве из таких орехов варили вкусное варенье. Как и из розовых лепестков. Алых. Люблю красный цвет. Жизни. Крови. Страсти. Чувства. Я не больно силен в арихметике. Я даже не умею правильно написать это слово. Какое-то наваждение. На меня нападает безразличие и апатия, когда надо что-то сосчитать по-правильному. По-нормальному. Так как все считают...
Моя собственная таблица помножения началась двадцатого февраля две тысячи второго года в четырнадцать часов. В два часа пополудни. Плюс еще две минуты.
20.02.2002 г. в 02.02...
Магадан. Сквер у Дворца профсоюзов. Стою с микрофоном в руке. Записываем стенд ап. По-русски: подводка в кадре. В нашем журналистском жаргоне много англицизмов, пришедших вместе с новым несоветским телевидением в конце 80-х, в 90-х. Лешка Насруллаев, мой тогдашний оператор, наводит крупный план на башню с часами у меня за спиной. Под большим циферблатом с гербом Магадана – взмывающим в небо золотым оленем крупными буквами название нашего города. И год – 2002-й. И время – 14 часов 02 минуты. Отъезжает от башни одновременно с началом моего стенд апа. Мы делаем не сюжет, а так себе пустяшную фиговину. Просто «бантик». Забавное украшение новостного выпуска. С утра я уже сбацал информашку. А теперь мы занимаемся развлекухой для зрителя. Что бы еще придумать эдакого? Ну, ничего себе! Ведь сегодня такой день! Какой бывает лишь раз в сто лет. Или в тысячу...
Впрочем, я погорячился. Следующий похожий момент настанет через десять лет. 20.02. 2020-го. Правда, цифры расположатся уже не так красиво, как восемь лет назад. Но все равно, почти то же самое сложится. Я придумал для этого несерьезного сюжета-бантика забавный текст, куда приплел и Пифагора, известного не только своим «изобретением таблицы умножения», но и занятиями мистикой, алхимией, нумерологией. В общем, чертовщиной всякой. Пока Лешка отъезжал от башенных часов я порол всю эту чушь, импровизируя на ходу. Среди прочего бреда я вдруг начал цитировать таблицу умножения.
– Как всем известно, Пифагор был не только великим математиком, который открыл, что дважды два четыре, трижды три – шесть и так далее, но на самом деле, он был великим мистиком. И самым главным делом его жизни было исчисление более сакральных, божественных тайн природы...
Что-то в этом духе я наговорил в стенд апе. Не помню дословно, но смысл был именно таким. Ни я, ни Леха, не обратили внимания на мою оговорку. Нам надо было побыстрее записаться на улице, не было времени на дубли. Пар изо рта. Морозяка давит. Тем более, что я с первого раза записал нормально свой треп. Потом надо было стремглав мчаться на студию и пока станки не оккупировали коллеги с более важными материалами, по-быстрому смонтировать наш бантик к выпуску новостей. Но даже в монтажке мы снова прохлопали ушами, да так и смонтировали с оговоркой.
На следующий день мне в редакцию позвонилиа чуть ли не два десятка знакомых. Изрядно хохоча. Даже сын набрал мой рабочий номер и сказал, ну, батька, ты даешь! На весь город опозорился!...
С тех пор я в пику всем изобрел свою собственную таблицу помножения, где все как у Эйнштейна. Плавающее. Изменяющееся в зависимости от обстоятельств. К примеру, шестью семь у меня всегда шестьдесят семь. А вот семью шесть уже семьдесят шесть. От перемены слагаемых, вернее, умножаемых, результат еще как меняется! И этим открытием я готов осчастливить весь свет. Если мир того пожелает...
Но как-то не выстраиваются в очередь научные светила, всякие академики и математики, чтобы спросить у меня, как я дошел до такой простой разгадки суперсложнейшей задачи? Не получил я и от нобелевского комитета поздравительной телеграммы и вызова в Стокгольм. А ну их! Все равно потомки заслуженно оценят мои математисськие труды по приведению орехметики в нужное русло...
Может быть, классическую, привычную вам математику я и знаю на двойку. Но сама эта цифра – ДВА, имеет надо мной просто мистическое объяснение...
Двадцать второе июня. Для всякого русского, а если брать шире – советского, или постсоветского человека, дата, не нуждающаяся в расшифровке.
Трагическое начало войны...
Летнее солнцестояние. Купальские торжества. Мой любимый день. Языческий праздник. Совпадающий и с самым дорогим колымским праздником – эвенским Новым годом. Он плавает от года к году между 21 и 24 июня. Но об этом позже.
22 июня... Сколько связано у меня с этой датой! И деды, воевавшие с фашизмом. И пара родственников, не родных, двоюродных-троюродных дедушек... как бы правильнее отразить степень нашего родства? Внучатые... Племянчатые... Или наоборот, это я им прихожусь таковым? А они дедульными дядьями? Не суть. Не важно! Главное, что двое из всех воевавших родичей, попали к немцам в плен. А потом отсидели в наших лагерях. Но об этом тоже после...
А 21 июля это сегодня. Двадцать первое июля. Календарь памятных дат, связанных с дорогими и близкими друзьями, с родственными душами отмечен сегодня двумя именинами.
С Наташкой мы знакомы и дружим уже больше четверти века. С ума сойти! Четверть века...
Любасик пришла к нам студию года три назад. Может меньше. Не помню. Прошлой весной вышла замуж за москвича и укатила в столицу. Она еще маленькая. В смысле молоденькая. Я бы не вспомнил, что у нее день рождения, если бы сайт «Одноклассники», где она у меня значится в друзьях, услужливо не подсказал.
А вот с Натахой из Поморья у нас давняя дружба. Когда-то мы вместе ходили на байдарке. Она рулила, я работал веслом. В той группе было еще несколько поморов. Все, как и Наташка – молодые учителя, коллеги. Мы сплавлялись по рекам Башкирии. Именно там начались, вернее, возвратились ко мне мистические видения, воспоминания о прошлом. Там оказалась и другая девушка, сильно нравившаяся мне. Так что Натаха была просто хорошим товарищем. Приятелем с косичками.
Как говорит старичок на диске «Ивана Купалы». Это было ощень давно. И это шущщештвенная правда...
Потом наши пути-дорожки разошлись. Хотя мы еще встретились в тот год. Седьмого ноября. Съехались на несколько дней в Москву. Я летел из Баку. Погода была нелетная. Нас посадили в Ленинграде. Ночь на полу вповалку. Весь аэропорт забит пассажирами. На следующий день рейсы то объявляли, то отменяли. Небо то хмурилось, то солнышко пробивало пелену туч. Устав ждать, я съездил в город. Купил билет на поезд. Вернулся в аэропорт за чемоданом. А тут снова просвет в облаках. Объявили посадку. Потом опять отбой. И все же ближе к вечеру наш самолет выпустили. Уже около полуночи добрался я до места сбора нашей группы.
Мы не виделись все эти годы. Вплоть до начала прошлого. Когда Наташа сама нашла меня на «Одноклассниках». Тогда, четверть века назад, пока еще не оборвалась ниточка связи, мы с ней переписывались. Год, может быть, больше...
Она говорит, что ей нравились мои длинные письма со всякой всячиной. Умничал, выпендривался перед девушкой, писал всяко разно...
И еще Натаха говорит, что на сплаве она нередко покрикивала на меня и ругалась. За что теперь чувствует раскаяние. И просит прощения. А я совсем не помню этого. Наташка говорит, что я только гладел на нее безмятежно и улыбался на все ее крики и поругивания. И это сразу разоружало Наташку. Снимало раздражение. Не помню! Я мало помню такие моменты. В памяти всплывают иные. Не из нашего пространства-времени.
Мы переговариваемся по Скайпу. Натаха выросла. Превратилась в белую лебедь. Хотя и тогда она не была дурнушкой, но еще слишком юна и угловата. Однако даже в своем тогдашнем возрасте поглядывала на меня свысока. Воображулистая воображала! Если бы она знала, что динозавры – дети мои!...
Все так же работает в школе. Преподает географию. Замужем. Две дочки. Чуть помладше моего сына. Перед отлетом в Америку в прошлом году побродил по Москве изрядно майскими праздниками. Встретился с одноклассниками, собравшимися в столице после долгой разлуки. Я не видел своих двадцать восемь лет. Не всех. Кое-кого из ребят я встречал иногда. А в целом класс наш оказался разбросан по городам и странам. После трехдневного общения все опять поразъехались кто куда. А я сел на ночной поезд и укатил в Питер. К магаданским друзьям. Там же учится в институте Сашенька, старшая дочурка Наташи. Созвонились. Встретились. Передал с ней колымские гостинцы для своей старой..., нет, НЕ старой подружки.
Саша очень похожа на маму. Такая же, какой была Наташка в юности. На сплаве в Башкирии. Мы сидели у Андрюхи в мастерской. Кругом рисунки. Холсты. Тренькали что-то в две гитары. Звонок в дверь. Пришла девочка. Посидела. Послушала наши песенки. Похлопала. Не из вежливости. Действительно понравилось. Обаяние и непосредственность юности. Чистота и свежесть. Неподдельная красота русской девушки. Вот и выросли дети!
Двадцать первое июля. День рождения Наташи. Что там говорит по этому поводу моя таблица умножения? Дважды один = двадцать один. Одиножды два = двенадцать...
Раз сегодня двадцать первое, значит Натахе сегодня исполняется ровно двадцать один год. И теперь она может на законных основаниях заказывать спиртное в американских ресторанах. Недавно я был тут в одном итальянском ресторане с братом и еще одним товарищем. Все мы уже давно не мальчики. А официантка все равно потребовала наши водительские права, прежде чем принести кувшинчик кьянти.
Зачем я пишу обо всем этом? К чему акцентировать внимание на подобных мелочах?
Цветок превращается к бабочку. Кристалл в капельку росы...
Дороги, раскинувшиеся перед нами, расходятся множеством вариаций. Избравши ту, или иную, что получаем мы в конце Пути? Посередине?
Жалеть об упущенных возможностях? Протягивать руку в прошлое? Тянуться мыслью в иное измерение? В иное пространство? Кем бы ты стал, если бы выбрал не этот вход, а иной?...
Почему так популярно все, связанное с прошлым? Ретроспекция выявляет нечто такое, чего мы лишены нынче? И почему, скажем, длинные машины, акулообразные, дельфиноподобные автомобили 50-х годов, тогдашний рок-н-ролл, фильмы, мода, манера одеваться, целоваться, обниматься... кажутся столь привлекательными? Столь неотразимыми?
Шестидесятые тоже были хороши. Быть может, даже круче предыдущего десятилетия! А в семидесятые уже провал. Восьмидесятые начинались скучно. Потом в середине и конце забурлило. Закружило. Чтобы снова упасть на дно. Разбивая мечты и надежды...
И уж совсем не интересно в «нулевые» и нынешние десятые...
Я вглядываюсь в прошлое. Неужели тогда, полвека назад, было интереснее и живее нынешнего безвременья? И сейчас все серо и безлико? Так что нечего будет вспомнить по прошествии следующих четверти... половины нового века?
Или все же радость и счастье сопутствуют тому, кто умеет их находить в простых и обыденных вещах? В вещих ли снах, в бытовых ли мелочах? Ежесекундно...
Мы въехали в Айдахо. По никитинскому плану после Йелоустоуна хотели заехать в Лунные кратеры. Обширная территория. Около трех тысяч квадратных километров. Двести лет назад там случилось извержение вулкана. Но в этом заповедном месте даже за два века застывшая магма так и не покрылась почвой и растительностью. Пейзаж там действительно напоминает лунный. Множество нереально красивых, неземных, пещер, колонн, нерукоторворных скульптур и монументов...
Но Саша посмотрел свои записи, карты и решил не заезжать туда. Упушенные возможности не всегда удручают. Всегда можно вернуться туда еще раз. А быть может, судьба хранит нас от каких-то ненужностей...
И потом, охватить всю территорию Дикого Запада всего за десять дней трудновасто будет. Это американец Джон Рид приехал в 1917 году в Россию и два года спустя написал свою книгу «Десять дней, которые потрясли мир». Я же пишу по еще свежим следам свои спонтанные, иногда безсвязные ощущения. Мысли. Впечатления...
Можно ли понять, открыть, изучить Америку, проехавшись по нескольким штатам всего за десять дней? Даже живя тут дольше, это будет затруднительно. Мое открытие Америки – всего лишь субъективные заметки стороннего наблюдателя. С постоянными отсылками домой. Со сравнениями. С Россией. С моей родиной. Которую я знаю и люблю больше.
Мне часто на ум приходят судьбы двух Иосифов. Флавия и Бродского. Плен и эмиграция. Тюрьма и рабство. Освобождение и письма. Книги одного и другого...
«Какую биографию делают юноше, - воскликнула Ахматова. Какую биографию Йосефа бен Матитьяху устроил Веспасиан... или кто-то свыше?
Согласись, ведь обрезать нить может, наверняка, лишь тот, кто подвесил твою судьбу...
Ведьма Маргарита... Оболганный Понтий... Бог преумножит... Силу ли... мощь ли... влияние ли... богатство ли... сына Якова и РА-хили?
Оглядываясь назад, на историю народов, особенно на племя скитальцев, хранивших два тысячелетия мечту и веру пращуров, посредством Слова, я не могу не сравнивать судьбы этих избранников божьих с участью своего народа, своего языка. Что если то же самое бедствие постигло бы и мой народ. Уменьшившийся числом. Разгромленный. Лишенный родины. Когда язык мой разошелся бы по миру, что сталось с ним тогда? Сумели б пронести сквозь время и пространство суть свою? Не скурвясь... не впадая... не теряя...
Звездные дети. Внуки Дажьбожьи. Что с нами деется нынче? Странствуя на чужбине, изучая чужие языки, я не могу отделиться от собственного. Всем сердцем, всей душою обращаясь на восход. С надеждой!
В Башкирии... давным Двиной... дивное лето было!