Издалека из-за семи морей,
Из-за семи обрывов гор крученых
В их грешный мир пришел святой Андрей
Для омовенья душ грехами черных.
Пришел, увидел. Принялся учить,
Посеял что-то на навозном поле
И вдаль уплыл в неведомой ночи,
Оставив грешный мир в его неволе.
Но через сроки, дни и времена
Его ученье возымело силу,
Проклюнулись на поле семена,
Хлеб съели, едоки сошли в могилу.
И через много белоснежных зим,
За вереницей лет, ушедших в лету,
Их грешный сруб на санках заскользил
К посеянному в них когда-то свету.
И соскользнул в огромный странный мир.
То божий мир был, - не земной, не смертный…
Остановились сани на семи
Холмах. А впереди был град чудесный…
И в нем был царь и царь не от земных –
Небесный царь – царь праведный и кроткий.
И этот царь ждал запоздавших их,
Сидевших на санях своих, как в лодке…
2
Врата окрылись,
Стражи по бокам
Подняли все наизготовку пики,
И старец старый и седой как храм
Встречать их вышел у ворот великих.
Он их спросил: «Вы слуги моего
Хозяина и господина – Слова?».
Но те слова приветные его
Не понимали прибывшие снова.
Еще спросил он: «Из каких земель
Пожаловали вы и кто там старший?».
Но вновь молчали гости, словно хмель
Отбил им память в день былой, вчерашний.
А в миг, когда вошли они вовнутрь,
Увидели впустившие лохмотья
И не могли понять как в лоно утр
Бог допустил их с неприкрытой плотью.
Как к ним добрались, избежав глубин,
Не знавшие ни языка, ни слога.
Но старший в них сказал: «Я возлюбил
Когда-то нам преподанного Бога.
Я крал, как крал. Я лгал, как лгал, но Спас
Прощал меня, и мне хотелось боли.
Хотелось петь, а не украсть и гас
Во мне огонь, воспитанный в неволе.
Я крал опять, но снова не хотел.
И так до ночи, до саней, до смерти…
И вышло – на заставах я летел
В санях вперед и слышал только ветер.
Он как репей на мне одежду рвал,
Цеплялся и –
я голым стал да белым.
Он как огонь мне душу целовал,
Но почему-то не затронул тела.
Я крики слышал сзади иногда,
Но, обернувшись, видел как вначале
Лишь братьев лица. Видно от стыда
Они зубами, как и я, стучали.
И так летели мы покуда здесь
Не встали сани рядом с градом этим.
Хорошая, невиданная весь!
Да только больно лучезарны дети».
Послушал слов их старец, обомлел
И отвести решил к тому, кто выше.
И на балкон, седой как лунь и мел
Другой старик еще старее, вышел.
Он вопросил: «Кто сеял семена
И отчего я вижу в вас лишь крохи?».
Но старший в них не помнил имена
Учивших дедов при царе Горохе.
И получалось – судя по нутру –
Как будто бы свои, но больно темны.
И ни один из старцев по утру
Своею властью не решился в дом их…
Так очередь дошла и до Него,
И Он, взглянув, тотчас узнал в них паству
Апостола – Андрея своего,
Заплывшего за Семиморно царство.
Взглянул и понял: изнутри просты,
Снаружи правда есть лукавства малость –
На шеях носят все Его кресты,
Но, кажется, на этом все осталось.
И Он их, распознав, решился Сам,
Оставить в подтверждение Писаний
У входа в город. И поныне там
Стоят не развалившимися сани.
Стоят в напоминание о том,
Что можно не достичь, хоть и домчаться
Что мало быть позванным в светлый дом
Когда ни чадо ты ни домочадца.