Под окном с утра скребётся дворник,
городя с души сугробы дум.
Для одних я сидень и затворник,
для других - гуляка и бл…дун.
- Сколько зим! - кричит мне друг при встрече.
- Сколько лет! - я сам себе твержу,
по ночам в семь шкур укутав плечи
и швыряя буковки в межу.
Я сижу небритый и несытый,
алфавит рассыпанный топча
пальцем, носом, а не то - ланитой,
коли даст могута стрекача.
Где ж ещё-то вдосталь наболтаться,
проболтаться с умыслом - и вдруг
испытать, как вьюг невероятца
пробирает через семь дерюг!
И ночам вдогонку прорастают
столько зим и столько долгих лет,
что ни друг, ни дворник не заставят
всё оставить и сойти на нет.
«Всё оставить» - понимай двояко.
«Проболтаться» - с кем или кому?
Для одних я жихарь и гуляка,
для других - сидяка в терему.
По своей ли, по чужой ли воле
на приколе еле не зачах -
то ли взвод погибельный в затворе,
то ли вор в законе о ключах.
А по мне так нет овцы смиренней.
Недосуг ловить и уличать
злую тень досужих подозрений
да молвы узорную печать.
Я и так устроился неплохо
в этом пекле скидок и опек:
для одних - бездельник и пройдоха,
для других - мужик и человек.