Путешествие через Америку Часть 015

 
15

Изоляция и одиночество. Мыслительный процесс в полной темноте и обездвиженности. В отсутствии всех прочих чувств. Осязания. Обоняния. Прикосновения. И слуха. Звенящая тишина пустыни. Глухо. Сухо. Порог чувствительности, ниже восприятия человеком. Легкий, ровный, недоступный гул. Шумы сердца и стетоскоп. Мысль ровная, как высохшее древнее море. Кристаллы соли. Белые как снег. Размышление и избавление от дум. Растворение. Выпадение осадка в безвременье. Средь небытия. Краткая вспышка света. Ничтожная малость. Древние горы. Следы на камнях. Желтый песок и красная глина. Каменный уголь. Запахи серы. И аммиака. Земля для человека. Без человека. Минимальная амплитуда. Сто миллионов лет. Двести миллионов лет. Туда и обратно. Без смысла. Без объяснений. Без мысли...
Сухая и выжженная. Душная и влажная. Насквозь промороженная и заледеневшая. Знакомая и незнакомая. Местность. Окрестность.
Земля? Космос? Свет? Тьма? Не поддающееся определениям небытие. Без границ. Без параметров. Без всего.
И Дух в отсутствии Желаний.
И смерть в отсутствии смерти.
И жизнь в отсутствии начала и конца.
Сущее и не-Сущее. Что в себе несущее? Чем определяемое? Кем? Собою ли? Управляемое? Направляющееся? Отправляющееся? От точки? До запятой? До тысячного знака? Миллионного? Безграничного? Дроби? Цельности? Мерности? Соразмерности? Безподобия? Безначалия?
Осмысление изнутри... опустошение... растворение... избавление... цена и лишение различений... свобода от воли и неволи... невидимый ветер... неслышимыми шагами... невидимой метлой... смел сухие листья... моего воображения... посреди вселенской пустыни, сведенной к затухающему, обездвиженному Я, выходящему за пределы не-Я.

И вот мне приснилось...
Приснилось, что я это ты. Приснилось, что ты это я...
Мало ли что привидится. Не ешьте на ночь сырых помидоров! – посоветует практик-докторолог. То есть доктор-прак... тикующий, одним словом, врач. Пракрити. Брахман. Пуруша.
Не ешьте мяса вдоволь, приснится газовая атака.
О чем это я? Поездка по Америке сродни сновидению. Жизнь вообще, в принципе, и есть сновидение.

Мы разговорились с еще одним родственником со стороны невесты. Как жаль, что я не говорю на урду! Мы общались на английском. Один из моих знакомых пакистанцев недавно переехал в Аризону. О, Аризонская мечта! Так забавно киноотснятая Кустурицей...
Сайед, как и все индийцы мусульмане, смуглокож, с правильными европеоидными чертами лица, и с чистым английским. Он с легкой усмешкой говорил о южанах. О том, что изначально «ихняя святая книга Рамаяна была написана на урду», и что более древние и точные списки Вед имеются на севере, а не на Юге. Что индусы просто позаимствовали у них все ведическое. Так что им, северянам, не осталось ничего иного, как удариться в ислам. Впрочем, Сайед не религиозен. Выпивает крепкий виски. Держит кота, которого называет русским именем Мишка. Возможно тут имелась в виду «мышка»? Давайте назовем кошку – мышкой!
Ты как оказался тут, Саид? Стреляли...
Какой Север имеют в виду? Сайед? Мои новые знакомцы? Мусульманские индийцы...
Родственник невесты. С ним я более осторожен, чем с братом новобрачной накануне. Случайно проговариваюсь, что я из России. Случайно оговариваюсь, что мой отец работал в Пакистане. Собеседник удивляется. Как такое могло быть? Ведь всегда Россия, а до нее СССР поддерживали Индию. А США традиционно помогали Пакистану. И краткой, мимолетной вспышкой промелькнул застарелый индо-пакистанский...
Грозовой фронт. Мы въезжаем в зону быстрого формирующегося торнадо. Мне случалось проезжать сквозь такой ураган. Не в этот раз. В иные. Ощущения непередаваемые. Незабываемые.
Среди бела дня. В потоке машин. Держусь ближе к обочине. Огибаю припаркованную Тойоту. Водитель вдруг резко открывает дверцу. Чуть не сшибая меня на землю. На долю секунды мой стальной конь опережает его действие. Не успеваю испугаться. Мельком оглядываюсь назад. Кажется, он испугался больше меня. В пустом безразличии еду дальше. О чем мне жалеть? Чего бояться? Это становится привычкой? Это превращается во вторую натуру? Избавление от мыслей? Освобождение от чувств? Когда-то я медитировал осознанно. Входя в транс. Взбираясь по радуге. Совершая осмысленное восхождение. Раскручивая хвостом змеи. Незаметно пришло умение впадать в транс без усилий. Без желаний. Без напряжения мысли. Просто. Пусто. Буднично. Что делаю я сейчас? Слова? Мыслеобразы? Беседа? С кем? С тобой ли, читающим эти строки? С собою? Еще не опустошенным полностью? С Богом? С глазу на глаз? С безглазым и неописуемым Абсолютом? Не безсмыслица ли занятие сие?...
Открытие Америки превращается в закрытие существа? Завершение пути? Возвращение к истоку? К началу? Америка... Россия... Индия... индейская резервация...
Полеты шамана. Во сне и наяву. Трубка мира. Помело. Ведьма в ступе. Черт, укравший месяц. Верхнее. Нижнее. Трисмегист. Троемирье. Слова. Слова... Слава мирская... слова доброго... не стоящая... не стоявшая в очереди к мавзолею... Чингисхана... Тамерлана... Ленина... лампы с джином... кувшина с ромом... урны с пеплом Леннона. Саркофага. Некрофага. Некроманта. Некрофила.
Мы едем. Мы что-то делаем. Саша говорит о чем то своем. О месте посреди Америке. О точке. На карте. Не о карме. О своих детях. О верности и приверженности новой родине. О том, что назад в Белорусию его не тянет. Да, он построил там своими руками дом. В котором живет теперь другой человек. Об американском паспорте. О свободе своего перемещения по миру. Повсеместно. Кроме России и Белоруссии. О цене за отказ от белорусского гражданства. О четырехсот долларах. О плате за визу. О просроченном старом паспорте. Машет рукой. Горько охает. Радостно восклицает при виде очередного каньона. Нажимает на тормоз. Выскакивает, чтобы сделать новый кадр.
Юра изливает горечь. Досаду. Обиду. Родина. Нынешний дом. Семья. Святая земля. Незатухающий конфликт двух родственных народов. Не умеющих ужиться на одном клочке земли. Не хотящих этого. От арабов и евреев переходит к армянам и азербайджанцам, от них к сербам и хорватам, туркам и грекам...
То вспомнит блокаду, то войну и отца. Юра поздний ребенок. То Мурманск и конвои. То Газу, Египет, Стену, Арафата, Вавилон, Ассирию, Тигра и Ефрата...
Слушает меня. Просит рассказать историю из магаданского прошлого. Что-то говорю. Что-то вспоминаю. Вадима Козина, с коим был знаком. Других персонажей лагерного прошлого Колымы. С кем не знаком, но был наслышан. О людях более простых, нежели Козин, Жженов, Рознер, Шаламов, но с не менее извилистыми судьбами.
Что говорю? О чем вспоминаю? Имеет ли все это смысл? Мы проносимся сквозь прерии. Мимо каньонов. Останавливаемся на ночлег в придорожных мотелях. Вскрываем мясные и рыбные Юрины консервы. Мои банки с бобами и пачки китайской лапши быстрого приготовления. красное вино из пятилитровых пакетов. Кружка кофе утром. По-американски. Быстро и не так изысканно, как в Турции, или Европе. Жестом Джона Уэйна или старины Роберта Дюваля в «Открытом просторе», или иных безчисленных вестернах наливаем кофе из чайника. Не из турки. Не крепкий. Ковбойский напиток. Большую кружку. Без смака. Без ритуала и размышления. Без сигареты. Все четверо мы не курим. Хотя какой ковбой Мальборо без цигарки?
Штаты Вайоминг и Айдахо промелькнули похожими, как близнецы пейзажами. В Юте катим по пустыне. Что такое пустыня Юты? Слова, понятия, мыслеобразы часто не соответствуют увиденному. Кактусы. Все-таки какая-никакая растительность. Не дюны и не барханы Сахары. Иная внешность у пустыни в Юте. Нкбольшой городок Бригхэм. Вечер. До Солт-Лейк-Сити не доехали несколько десятков миль. Остановились в мотеле. Город основан в середине девятнадцатого века. По сути это одна длинная красивая улица. Едешь по главному проспекту сверху вниз. В начале и середине городка много старинных зданий. Столетней и более постройки. Отрестврированные. Семнадцать с половиной тысяч жителей.
Тормознули у мотеля мексиканского типа. С верандами. Витыми лестницами. В офисе – хозяин индус. Именем Менаш. На стене календарь с Кришной. Меняш? Наш? Ненаш? Комната с душем и унитазом. Напротив забегаловка Вендис. На нашей стороне улицы, чуть повыше, ресторан подороже. Возле него отирается компания местных хулиганов. Идем ужинать в Вендис. Тот же ассортимент, что и в Макдональдсе. Реклама рекомендует «старомодный гамбургер». Веселая веснушчатая Венди с рыжими косичками вразлет улыбается с вывески. Кормежка у Венди – классический, старый добрый американский стиль.
Народу в девять вечера почти нет. Лишь пара местных стариков. Больше скучающего персонала. Быстро оживляющегося с нашим приходом. Пока работники суетятся выполняя наши заказы, появляется ассистент менеджера. Молодая девчонка. От силы лет двадцати. Не красавица. Но и не дурнушка. Есть что-то обаятельное в этой излишне белокожей, на грани альбиноса, девчонке. Без красных глаз. Но с очень белой кожей. Неестественно белой. Необычно белой. Смешливая. Дурашливая. Говорливая. На груди значок с именем Джессика. Улыбка до ушей. Хоть завязочки пришей. Нет одного переднего зуба. Услуги дантиста кусаются. Зарплата помощника менеджера? В Вендис? Люди знающие улыбаются.
Она шутит с нами не так, как холодные и вежливо неприступные миннесотские тевтонки и скандинавки. По деревенски. Без стеснения. На одно наше слово – десяток ее. Спрашиваем, где найти ближайший мормонский храм, чтобы пофотографировать. Она машет рукой, говоря, что в Бригхэме он маленький и не стоящий внимания туристов. Если хотите, езжайте в Солт-Лейк-Сити. Там он большой и представительный. Но вообще-то там живут лишь крейзи пипл. Она не любит большие города. Сама она из Огдена. Другого небольшого городишка поблизости. В ее тауне больше христиан, чем этих... чем мормонов. Я – баптистка! – гордо представилась она. Хотя мы не спрашивали о ее вероисповедании.
Потом она рассказал о себе еще кучу дополнительных сведений. Прямо полная противоположность русской партизанке на допросе у немцев. Впрочем, и мы были лишь заезжими гостями, а не оккупантами. Ха-ха! Сказала, что волосы у нее крашеные. На самом деле они не желтые с мелированием, а белые, как у столетных ветеранов. Что она почти альбиноска. Что кожа у нее снежно-белая. В доказательство тут же поставила ногу на стул и задрала штанину до колена. Безо всякого смущения демонстрируя молочную кожу посторонним мужским взглядам.
Еще она посоветовала не гулять по городу в одиночестве в темное время суток. А также опасаться местных жлобов и хулиганов. Вы их узнаете по манере носить штаны, приспушенными до колен. И по тупым прическам. А также по толстым цепям, свисающим из карманов. Они как раз тусуются возле кабака у вашего мотеля.
– Будем знать, мэм! Спасибо за предостережение!
Поели заказанное. Пошли в мотель хлебать вино. Я взял камеру и выскользнул в ночную темноту, поснимать пустую главную улицу и редкий неон основных общепитовских заведений вокруг. Вендис. Арбис. Макдональдс. Вниз по улице еще несколько домов освещены иллюминацией. Черная ночь. Хоть глаз выколи. Иногда проносятся, чуть шелестя шинами одна или две машины. Листва на больших старых деревьях и то шумнее. Насадили их сто пятьдесят лет назад. Разрослись среди пустыни. Хорошо и тенисто.
Напротив пустующей кафешки Вендис тот самый кабак и толпа вьюношей. У них не особо злодейский вид. Несколько девушек затесалось промеж парней. Что еще делать молодежи в таком городке, как Бригхэм по вечерам? Но памятуя советы Джессики, не направляю камеру на компанию в приспущенных штанах. Снимаю вывеску мотеля. Наши машины. Наконец иду в номер.
Ночь смыкает свои чернильные крылья над городком Бригхэм. Проваливаюсь в сон. Что будет здесь, на месте Бригхэма, через двести миллиионов лет? Что было тут две сотни миллионов лет назад?         

   
В другой едальне. В другой день. Но тоже в Юте. На дороге. Жара. Пустыня. Вентиляторы на потолке. Медлительные официантки. На лицо - скандинавки. Пониже спины - необъемность. Полчаса на выполнение заказа. Впрочем, порции по-американски огромные. Еда вкусная. На улице +40. Духота. Пыль. В кадре с Сашей.
Фотография Камила Дадашева