.
.
ВСТУПЛЕНИЕ
В прежней жизни был я грек,
В брод прошел немало рек,
Истоптал дорог немало,
Словом, был активный малый.
И хоть был я из деревни –
Не простой был грек, а древний.
Посему любил я муз,
Правда без семейных уз.
И они меня любили,
Мне стихи свои дарили.
Но хоть я писал без меры,
Славы не достиг Гомера.
Восхищеньем обуян,
От его стихов был пьян.
A потому, что было сил,
По дорогам колесил:
Встретить я мечтал поэта
Все бы я отдал за это!
Исходил я всю Элладу,
Все искал, кто Илиаду
С Одиссеей сочинил –
Очень стих мне тот был мил.
И однажды в день счастливый
Я присел в тени оливы
Сыром с брынзой закусить
И метаксою запить.
Ведь не вредно пить с утра
Для мужицкого нутра.
Как там говорят в народе:
«Утром выпил – день свободен».
Вот сижу себе в теньке
И бутыль уже в руке.
Только к горлышку приник,
Глянь – идет слепой старик.
Посохом слегка стучит
И чегой-то там бурчит.
С ним собака-поводырь...
Она ко мне под древо – шнырь!
И меня приветно лижет.
И старик подходит поближе.
Я ему: «Садись на травку,
Раздели мой скромный завтрак!»
«Благодарствую, сынок,
Что позвал на огонек!»
Мой протянутый стакан
Опрокинул старикан...
Опрокинул, как алкаш!
Подаю ему лаваш,
Завернув регану с сыром...
Тут старик сымает лиру:
«Дай тоску твою рассею
Да спою про Одиссея...»
Тут я даже поперхнулся:
Быть не может! Я рехнулся
Или ж я везуч без меры ?..
Встретится с самим Гомером!
Струны лиры тронул он.
Я ж включил магнитофон –
Жду начало с нетерпеньем.
Вот полилось сладкопенье....
Чтоб не мучить вас без меры,
Слово дам теперь Гомеру.
* * *
ПРЕДИСЛОВКА ПЕРЕВОДЧИКА
С ЖУКОВСКОГО НА УШАКОВСКИЙ
Вечность с добротою сея,
Взялся я за «Одиссею».
Я, как вы, люблю Гомера,
Хоть своею мерю мерой.
В чем же суть моей поэмы?
Нет, не в перемене темы.
По душе мне сей сюжет!
Но на чтенье сил уж нет...
Если в час осилишь песню – С
утки вон! Ну, ты хоть тресни...
Кто б читателю помог
Одолеть занудный слог?
Пара дюжин длинных песен
(да и слог довольно пресен)...
Я ж готов костьми полечь,
Чтоб читателя развлечь.
ОДИССЕЯ
ПЕСНЬ ПЕРВАЯ
О дочерь Зевеса, Поэзии славная Муза!
Расскажи мне немного про славного мужа
Что болтался по миру, как в проруби нечто,
И Гомером прославлен за это навечно.
Лет десять плутал он по миру, вертаясь домой,
Но в плен он однажды попал аж к Калипсо самой.
По преданию, Нимфа Калипсо была нимфоманка,
Значит мужик для нее был большая приманка.
Стал я с годами, пожалуй не в меру рассеян:
Я ж не представил героя стиха – Одиссея.
Все б ничего: и Калипсо как баба – что надо,
Другому кому так навеки была бы отрада.
Только, други мои, Одиссей был совсем не таков – Н
ынче вам не сыскать уж в природе таких мужиков
Нигде – ни в Америке дальней, ни даже в Европе :
Мечтал он всегда об одной – о любимой жене Пенелопе.
Скажи мне, читатель, за что же такие напасти?
Ну кто же карает людей за такие высокие страсти?
О чем же, о! чем Одиссей смог прогневить богов?
Однажды он, правда, с друзьями зарезал священных быков,
Но то с голодухи он жарил говяжий шашлык.
Конечно же, Зевс к обращенью такому совсем не привык!
Ну было: спасая себя и друзей наш герой хитрожопый
Единственный глаз проколол Посейдона любимцу Циклопу.
Зевес, между тем, размышлял, почивая на лаврах,
Что если б скрестить минотавра с кентавром?
Его светлоокая дочь Афинея Паллада
Шептала: «Папаня! Пропал мой герой хитрозадый!
Ах, как же мне жаль – ох, как жаль! – Одиссея-бродягу:
Троянский герой, как никак, а попал в передрягу!
Его задолбала Калипсо, Атлантова дочь,
Я знаю, бедняге от ейного сексу невмочь!
В Итаке ж, в дому, где без мужа живет Пенелопа,
Коблов набегло аж с окраин старушки Европы:
И всяк норовит получить ту вдовицу с богатством...
Скажи мне, папаня, ну разве же это не гадство?
Позволь мне слетать на денек к Пенелопе в Итаку,
Чтоб малость помочь ей сдержать прохиндеев атаку?»
«Ну, что ж, Афинея, уж коли процесс так пошел,
Слетай да сотри наглецов-женихов в порошок!»
И Зевсова дочь, что праведным гневом ведома,
В миг достигает дверей Одиссеева дома
Странником скромным, скрывая свое нетерпенье...
В дом проникает, где царствуют гогот и пенье,
Сладкими винами кубки пенятся и горькою водкой.
Пьют и едят женихи, позабыв про молодку.
Тут наша Афина, прикинувшись бравым юнцом,
К Одиссееву сыну свое обратила лицо.
И Телемах предложил светлоокой богине Афине:
«Поешь вон кебаб... Вон холодная граппа в графине...
Пей, я гляжу, ты как будто порядочный малый.
К тому же и с дороги, наверное, очень усталый...»
«Неужто я вижу в тебе Одиссеева сына?
Я знаю, я знаю – досталась бедняге судьбина!
Но верь мне – он жив, и свое он еще наверстает!»
«А видишь шакалов вот этих, собравшихся стаю?
Все правдой-неправдой хотят овладеть, Пенелопой...
Как алчные львы собрались над младой антилопой...»
«О, сын Телемах, так не трать драгоценное время:
Найди Одиссея – он быстро покончит со всеми!»
ПЕСНЬ ВТОРАЯ
На площади утром – толпа ахеян,
Будто курчавых голов океан.
С трона взирает на них Телемах:
Юн, но внушает почтенье и страх.
«Граждане! Други! Я должен донесть
Для каждого уха приятную весть:
Наш царь Одиссей и жив, и здоров!»
И видит толпа в небе пару орлов.
(Зевс-Громовержец послал их с горы.)
И вот над толпой раскричались орлы.
Тут выступил старец, знаток в ворожбе:
«Ахейцы! Те птицы вещают о нашей судьбе!»
«Касаемо маминых, блин, женихов,
Вердикт на сие безобразье таков:
Всяк житель Итаки и всякий ахей -
Гони нелегалов отседа взашей!»
Тут где-то из масс громкий голос возник –
Кричал Антиной – Пенелопин жених:
«Виною всему, Телемах, твоя мать!
Три года нас за нос изволит мотать!
Коли выбрала б сразу себе жениха,
Мы все бы избегли стыда и греха.
Она же с ухмылкой, как рыба об лёд,
Весь день покрывало для свёкора ткёт...
И нам говорит, что нужно оно б,
Чтоб Отца Одиссея украсить бы гроб!..
Не рано ль глумиться о свёкора смерти –
И делает все при живом-то Лаэрте!
Сказала служанка за тридцать монет,
Откуда конца в этом ткачестве нет:
Весь день Пенелопа ту тряпку прядет,
А вечером, как в почивальню придет,
Тайком распускает, мотая моток...»
В толпе при рассказе раздался смешок.
«Дождетесь ужо! Мой отец на подходе!
В Итаку он мчит на большом пароходе,
Дым черный струя из огромной трубы...
Тогда не избегнуть вам вашей судьбы!»
Жених: «Телемах, я тебя попрошу:
Не вешай нам на уши, братец, лапшу!»
«Узнал я твой голос, жених Евримах!
Не совестно жить-то в чужих теремах?
И пить на халяву, и сытенько есть...
Ну, хоть бы остаточки совести есть?
Что ж, подлый ворюга, бессовестно грабь!
А я снаряжу быстроходный корабь.
Вернусь через год без отца я пустой –
Плачу всем издержки за долгий постой,
Я справлю достойную тризну отцу,
А вдовую мать поведу ко венцу».
Тем временем наша Афина Паллада
Дела утрясала солидно, как надо.
В обличье девичьем пришед к Ноэмону,
Она обвела богача-охламона:
Тот легкий корабль богине вручил,
В ответ – поцелуй от нее получил.
Попутно собравши команду лихую,
Афина неслась к Телемаху, ликуя.
Там Зевсова дочь Телемаху сказала,
Позвавши его из галдящего зала:
«Пора, Телемах, ждет корабль у причала!
Семь футов под киль – пожеланье начала!»
В ответ Телемах – он не хилого складу –
Как пидора пидор целует Палладу.
(Та снова явилась в мужицком обличье.)
У той колошматится сердце девичье:
«Годков бы убавить ну самую малость,
Ох, чтоб тогда с честью девичьею сталось!»
Никто не мешал Телемаху отплыть –
Богиня смогла женихов усыпить.
* * **
ПЕСНЬ ТРЕТЬЯ
Да втюрилась, видно, серьезно Афина:
Решается плыть с Одиссеевым сыном.
Мы видим – они на борту корабля...
И вдаль уплывает Итаки земля.
Афина, мужскою прикрывшись личиной,
Ведет себя, впрочем, достойно и чинно.
И вот Телемахцы приплыли на Пилос.
И видят... Такого вам всем и не снилось:
Девять столов, девять черных быков,
В круг – более тыщи хмельных мужиков.
Вокруг звон посуды и бычии стоны –
Жертвы приносятся Посейдону.
(Правда, кишки лишь достанутся богу,
Остатки растащит толпа понемногу.)
Афина шепнула тогда Телемаху:
«Тебя поддержу, но и ты не дай маху:
Видишь сидящего в центре царя?
К нему мчи, не тратючи времени зря...»
Царь занимает почетное место.
Имя почти что плебейское – Нестор.
Замечание:
Студенты литфака! Знакомое видится? Но
Не путайте с летописцем и батькой Махно!
Телемах появился с богинею в паре
Царь: «Не робей! Подходи сюда, парень!»
Их садят с почетом супротив царя:
На блюде – кебабы, да фета, да пита,
В бокалах не квас, а нектарный напиток.
Царь, мясо жуя, обращается: «Кто вы?
Судьбу искушаете? К делу ль готовы?
Иль с нефига делать кружите по морю?
Иль просто убежища ищете с горя?»
«Правду скажу тебе, царь благородный:
Царь Одиссей – мой батюшка родный.
Вместе вы с ним воевали под Троей –
Первые в Греции дважды герои.
Может, ты слышал о нем что-нибудь?
Может, поможешь найти к нему путь?
«О! Телемах, дай обнять будто сына!
Чувствуй, как дома, хоть тут и чужбина».
И вспомнил старик про минувшие дни,
И битвы где вместе рубились они –
Аякс, Одиссей, и герой Ахиллес,
Как каждый на стену Троянскую лез.
Потом, Одиссееву хитрость ценя,
Поведал он всем про пустого коня...
Вдруг дрогнул старик: «Там мой сын Антилох...
Какой-то Троянский убил его лох...»
«Поведаю я, что одно тебе надо:
Любила тебя чтобы дева Паллада,
Как раньше она Одиссея любила...
Будет тогда и удача, и сила».
«О Нестор, несбыточно, слово твое...
Афине до лампочки счастье мое.
К тому же и боги – вдали, на Олимпе,
А головы их не в заботе, а в нимбе...»
Тут Зевсова дочь ажно вздрогнула телом:
«Из уст твоих странное слово слетело!
Коль надо с Олимпа помогут страдальцу:
Ведь богу – помочь, все равно, что два пальца...»
А Нестору тут же сказала Афина:
«Уж ночь наползла на свою половину.
Нам с Телемахом пора отдохнуть:
Ведь завтра у нас не коротенький путь».
«Да будь я и негром преклонных годов,
Покои свои разделить я готов!»
«Пускай Телемах почивает в уюте,
А я предпочту по-простецки, в каюте».
Сказавши, она превратилась в орла.
Лишь Нестор усёк : «То Афина! Гёрла-а-а!»
И встав с Телемахом, как с сыном, бок-о-бок,
Сказал восхищенно: «Ты сердцем не робок!»
Тут младший сынишка его Нисистрат
Сказал: «Пап, я б тоже поехать был рад...»
«Что ж... Завтра поедешь в поход с Телемахом
Вдвоем вы сильны – всех врагов убивахом!
* * *
ПЕСНЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Телемахцы приплыли к царю Менелаю
В Лакедемон, что столицей был края.
Им без ночлега бы быть, голодать бы,
Но повезло – угодили на свадьбу.
И Телемах с молодым Нисистратом,
К Лакедемонским притопали вратам.
Весть до уха царева доносит гонец.
Их тут же с почетом ведут во дворец.
Сам Менелай за обильным столом:
«Поешьте-попейте, вопросы – потом».
Из царского блюда с отменною пищей,
Кладут им бычатины добрый кусище.
Менелай и два гостя – выпили трое,
И Атрид закрутил разговоры о Трое.
И когда он коснулся Одиссеевой доли,
Телемах, что взалкал, дал эмоциям волю.
И Елена, та что Артрида жена,
Той реакцией просто была сражена.
Нисистрат же тихонечко шепчет Атриду:
«Это он, Телемах, хоть не кажет и виду...»
Тут Елена рассказ начала о герое.
«Всем казалось – не взять неприступную Трою.
Илиона осада казалась на веки...
Тут о мудром одном расскажу человеке.
Одиссей, как-то облик принявший не гордый,
Чрез ворота прошел, оказавшися в городе.
Был в лохмотьях, босой, ну, как будто бы нищий.
И никто не следил, что он в городе ищет.
Но средь пестрой толпы распознала его я,
И в свои «старичка» проводила покои.
Он сказал по секрету, что здесь как шпион,
Проведал Троянские тайны все он.
Он обратно вернулся спокойненько в лагерь.
Даже стража ему помогла «бедолаге»!
После – знают об этом и в школе нaчальной –
Одиссей разработал свой план гениальный.
Смастерил он коня из огромных досок,
А все войско увел за ближайший лесок.
Вот утром проснулись троянцы и глядь –
Нет в помине врага! Нигде не видать!
Лишь коняги огромной на поле макет
Одиноко встречает беззвучный рассвет. Илионцы польстились на странную лошадь
И ввезли ее в город ввезли, поставив на площадь.
И объявлено было по Трое народу,
Что сей конь – это символ борьбы за свободу.
В чреве конском сидел, не моргнувши и глазом,
Одиссей со своим вероломным спецназом».
Рассказав Телемаху про геройство отца,
Смотрит Ленка Прекрасная в очи юнца.
Хошь не хошь, наступила пора Телемаху
Правду всю рассказать без сомненья и страха.
«Многославный Атрид, буду должен тебе,
Коли поведаешь мне об отцовой судьбе.
Гибнет царство, растоптаны земли Итаки,
Дом заполнили жадные сваты-собаки...
Пенелопу достали своим сватовством.
Для спасенья я должен вернуться с отцом!»
.............
А тою порой в Одиссеевом доме
Женихи предавались гульбе и истоме.
Антиной с Евримахом сидели особо –
Очень уж важные были особы.
Ноэмон, тот, что дал Телемаху ладью:
«Где же ваш Телемах? Не сказал ли «адью»?
Всполошились тогда Антиной с Евримахом:
«Как? Исчез? Где? Когда?» – Вопрошали со страхом.
И решили при входе наделать засад,
Телемах чтоб живым не вернулся назад.
* * *
ПЯТАЯ ПЕСНЯ
Олимп. На собравшемся Комитете
Афина с докладом «О текущем моменте».
Рассказ свой деталями щедро усеяв,
Она описала судьбу Одиссея,
Который Калипсо до смерти затрахан.
А также о том, что грозит Телемаху.
Тут Зевс обратился к сыну Гермесу:
Слетай укроти сексуального беса.
Калипсо скажи, что приказ мой ей ясен:
Пора Одиссею уйти восвояси.
Птицей морской пролетев над пучиной,
Гермес на Огигии видит дивчину,
В полном восторге, разинувши пасть:
«Во, бля, мне с такой бы девицей пропасть!»
Поправив кокетливо модную клипсу,
Сказала пришельцу девица Калипсо:
«По крыльям на пятках узнала Гермеса...»
«Права ты, Калипсо! Я послан Зевесом...»
«Ах, сердце мое подсказало мне утром,
Что палки в колеса мне ставит лахудра...
Ну, чем же Афине от этого хуже,
Что я с Одиссеем живу будто с мужем?
Со смертными средь богов живу не одна я:
Твой папочка Зевс переспал ведь с Данаей?»
Гермес, на Калипсо в восторге глазея,
Сказал: «Отпусти в сей момент Одиссея.
Приказ есть приказ, исполняй приказанье!
Накличешь на жопу свою наказанье!»
Сказал – и умчался посланник крылатый.
А светлая нимфа вернулась в палаты,
Где был наш герой весь в соплях и слезах:
«Моя Пенелопа! Ах мой Телемах!»
«Отри свои слезы и больше не ной!
Плыви куда хошь, коль не хочешь со мной!
Бери-ка топор, поработай без лени,
На плот наруби подлиннее поленьев...
Соскучился без Гименея оков?
Плыви на здоровье по воле богов...»
Вот солнце зашло, и ночная уж мгла
На берег песчаный неслышно легла...
Они удалились во внутренность грота
И там наслаждались... Любовь – не работа!
«Зачем, Одиссей, покидаешь меня?
Ведь ты не найдешь в Пенелопе огня...
И груди упругие лишь у богинь...
А смертные... Только их глазом окинь:
Груди обвисли, как уши у таксы -
С такою не ляжешь без дозы метаксы!
Обрюзгшие брюхо висит до колен...
Не лучше ль свободы твой сладостный плен?»
Уж звезды пропали, уж брезжит заря...
«А может, и правда я это всё зря?..»
Умывшись и зубы почистив до дёсен,
Срубил Одиссей первосортнейших сосен
И, плот сколотив, уж плывет он навстречу
Судьбе, воле Зевса отнюдь не переча...
Море вдруг стало штормить небывало,
С Одиссеем такого еще не бывало.
Сорвало с плота, потянуло в пучину...
Но тут вдруг явилась красавица Ино:
«Одиссеюшка!- Ох!» «Одиссеюшка!- Ах!» –
«Вот тебе покрывало – спасёт на волнах.
Но только лишь выйдешь на берег из моря,
Брось его в волны, чтоб не было горя!»
Выносит волна его... Берег скалистый...
Очухался. Вспомнил объятья Калипсо.
«И что же поперся я чёрти-куда?
Ведь жил припеваючи и без труда...
И спал бы с полночи я до утра бы
В объятьях такой изумительной бабы...»
А здесь? Не преклонишь нигде головы!..
Дополз лишь до кучи опавшей листвы...
* * *
ШЕСТАЯ ПЕСНЯ
Чтобы повесть, читатель, читать интересней,
Как видишь, ритм скачет от песни до песни.
А пока Одиссей спал на куче вонючей,
Афина все думала, как бы сделать получше.
Проникнув неслышно к Навсикае в покои
(Познакомьтесь – то дочка царя Алкиноя),
Нашептала на ушко спящей девице:
«Поди на реку постирать да помыться...»
Так Навсикая и сделала, встав по утру.
Нужно сказать, ей работа всегда была по нутру.
Взяв подружек, подходит девица к реке,
Где Одиссей спал беспамятно невдалеке.
Искупавшись и завершив постирушки,
Девицы стали играть в свои игры-игрушки.
Был Одиссей разбужен их смехом и криком
И вскочил, пробудившися мигом.
Продираясь на крики девиц сквозь кусты,
Он увидел нагих неземной красоты.
Сам же он появился тиной покрытый,
Девки все разбежались, забыв про белье и корыта.
Лишь Алкиноева дочь не покинула места.
«Дай те бог жениха!.. О божественная невеста!
Мне б тряпицу прикрыть обнаженное тело...»
А нутро поневоле девицу уже захотело...
И она бормотала чего-то в смущеньи томном,
Протянув ему мантию с тонким хитоном.
Тут вернулись подруги, забывши про страхи
И начались тут обычные девичьи охи да ахи.
А Навсикая от иноземца просто тащилась,
Хоть скрыть свою страсть от подружек и тщилась.
Рассказала она Одиссею о порядках в том месте,
Сказавши, что будет, коль кто-то увидит их вместе.
Чтоб он не попал в незнакомой стране, как кур в ощип,
Сказала ему переждать в Палладиной роще.
* * *
СЕДЬМАЯ ПЕСНЬ
Темень лишь тихо спустилась на город,
Пошел Одиссей из Афининой рощи под гору.
Опять вкруг него завертелась Афина Паллада.
Облаком темным его облекла, скрыв от взглядов.
Он узнал у прохожих, где дворец Алкиноя,
Но пошел не прямою дорогой – иною.
Зал дворца. Алкиной там с женою Аретой.
К ним бежит Одиссей уж прилично одетый.
Подбежав, пал к царицы Ареты ногам.
В зале вмиг прекратился и говор, и гам.
«О повелители этой прекрасной земли,
Только вы мне помочь бы сегодня смогли.
Я мечтаю вернуться в родные Пенаты,
Но однако ж я не орел и не голубь пернатый».
Внял Алкиной Одиссеевой просьбе
(Другому склонить его вряд удалось бы):
«Долг любых правоверных греков –
Всегда помогать в беде человеку!
Но в это время Арета царица
Вся ощетинилась будто бы львица.
Увидев хитон Одиссеев, Арета
Гневно спросила: «Откудова это?!
Я же своими руками спряла тот хитон.
Как же попал в твои руки-то он?»
«Сказать про царевну – прогневишь царицу:
Ведь мненье не то в головах воцарится...
Нет, нужен рассказ весьма постепенный,
Чтоб страсти утихли, осела чтоб пена...»
И начал герой свой длиннющий рассказ
О том, кто и как и зачем его спас.
Начал он, правда, с кораблекрушенья,
Чтоб не испытывать Ареты терпенья.
Нимфа дала мне приют благосклонно,
А после – семь лет этим сексом бессонным.
Она обещала мне вечную младость.
Но я потерял от общения сладость…
И вдруг повелела покинуть свой остров.
Я рад был – от тела остался лишь остов.
Конечно, Калипсо – отличная баба,
И я – как мужик – вроде тоже не слабый.
Но, как говорится «enough is enough»
Готов был сбежать я оттедова вплавь.
Пустился я в плавание на плоту,
Да видно, погоду я выбрал не ту…
Я выброшен был – обeссилен – на брег
И сном исцеляющим не пренебрег.
А утром девицы пришли веселится
Я вышел нагой, попросивши тряпицы,
Чтоб срам свой прикрыть, чтоб невиден был он.
Вот тут мне царевна и дарит хитон…
Алкиной и Арета распустили аж нюни
«Супруга такого б Навсикаечке юной!
Мы б дали тебе и богатство и дом...
Но ты ведь супружьим долгом ведом».
* * *
ОСЬМАЯ ПЕСНЬ
Валом валят феакийцы на пристань
Сотни уж две их, а может и триста.
Алкиной произносит прощальную речь:
«Кто к нам с мечом – голова тому с плеч.
А пришел без меча – и уйдешь без меча».
Феакийцы ответствуют шутке царя, гогоча.
«Этот гость иноземный без меча пришел тоже,
И ему мы достигнуть отчизны поможем.
Спустим на воду этот корабль с молодыми гребцами;
Ну а дальше – Зевс в помощь! – они доберутся и сами.
На прощанье вас всех ждет шикарный банкет:
С пару дюжин овец заколю на обед!
Но сначала устроим Спортивные Игры».
Метатели диска, борцы – словно тигры,
Кулачных бойцов замелькали длани,
Кто мчался по кругу быстрее лани…
Тут сын Алкиноя кулачник Лаодам:
Сказал: «Я башку в отсечение дам,
Что гость иноземный – уж спорьте, не спорьте –
Сам очень силен в каком-нибудь спорте.
Покажи, иноземец, уменье игр».
«Друг мой, мне сейчас не до ваших интриг…»
«Небось, по природе труслив, как торгаш…
Ответ мне достойный, конечно, я знаю, не дашь.»
Тут Одиссей заиграл желваками,
Поднял с земли агромаднейший камень
И забросил его аж к едрене фене,
Вызвав у зрителей недоумение.
«Хошь – побегу, поплыву или в морду дам!
Но не тебе, дорогой Лаодам.
Ведь в доме твоем получил я приют,
А гости хозяевам морду не бьют…»
Вскоре толпа на банкет повалила:
Здесь все умельцы, у каждого сила.
Вот с арфою вышел на сцену дедок,
Лучший гусляр и певец Демодок.
Был он задорен, уверен и шибок,
Песни длиннющие пел без ошибок.
Вот он запел про коня деревянного,
Что помог сокрушить врага окаянного...
У Одиссея тут же хлынули слезы из глаз,
На что Алкиной обратили вниманье тотчас.
«Чем так грустны тебе песни про штурм Илиона?
Может, товарища, брата утратил во время оно?»
......................................................
Нет, братцы, кишка тонка...
Не одолел я «Одиссею»...
Там этих песен еще до хрена!
(Перевод я делал для внука своего, поступившего на Литфак, который
«проходил» Одиссею. Но кишка оказалась тонка...)
И зауважал я Гомера до беспредельности...
Это ж надо столько навалят!
(Я-то еще с сокращениями давал свою интерпретацию.)
А каков Силь-Дреич? (I mean в виду, Василия Андреевича Жуковского, побежденного своим учеником.) А я его не осилил... Не зря кто-то про кого-то сказал что-то вроде «Нет, я не Пушкин – я другой!»
Так что чтите Гомера, читайте Жуковского сами. Я вам не помощник боле.