Как обиженный глухонемой
тянет руки, пощады прося —
так и лес: под гнилой бахтармой
даже слизни уже не скользят.
Натянув до бровей облака,
задремала старуха-гора.
Приглушила свой рокот река.
Язычок прикусили ветра.
Заблудился на тропах Июль,
на штанины себе наступив,
весь запас нерастраченных пуль
в перебравший ручей уронив.
Мы идём по раскисшей тропе,
по грязИ, как по чёрной лыжне,
нетерпением зло закипев:
разогнать облака в вышине.
Отыскать нерадивый Июль
и отшлёпать его от души.
Чтобы лёгкое стадо косуль
не дрожало в промозглой тиши.
Чтобы дятел ударил отбой
всем антрактам на мокрых ветвях.
Эхо сыплется наперебой.
Чем опасней — печатнее шаг.
О, упрямства великая мощь!
Мы пробили в тумане тоннель.
Есть лучи! Лес, ты снова поёшь!
Что, гора, застилаешь постель?
Эй, Июль, не скули над ручьём!
Песней сердце своё разожги.
Разыграйся зайчонком-лучом.
Подтолкнуть тебя с горки? Беги!