8
Все дороги ведут... о если бы только в Рим! В какой мир ведут нас дороги? Есть дороги, которые выбираем мы, как сказал американский писатель О’Генри, а есть Тропы, которые выбирают нас. По каким критериям, по каким особенностям даруются нам те или пути-дорожки? Почему и как ниспосылаются нам попутчики? Америка, как говорят теософы, наследница легендарной Атлантиды. Америка – нынешняя реинкарнация блистательного Рима. И не Священная Римская империя германской нации – второй Рим. И не Византия – второе издание латинского «центра вселенной», и не гитлеровский третий рейх. И не московский Рим, часть III. А нечто совсем иное. Доримский Рим. Доимперский. Дореспубликанский. Доисторический и вневременной Мир. Рим. Единственный и неповторимый центр. В чем сила твоя, Америка? В чем секрет живучести и непотопляемости? Миллионы лет подряд. Вопреки всему и несмотря ни на что...
Есть ли смысл и цель жизни у секвойи? У Большого Каньона? У Лунного кратера? У дорожного рабочего, асфальтирующего трассу от Гранд Титона до Йелоустона? У финансиста, корпящего за монитором и биржевыми сводками? У солдата в блеклой маскировочной форме, своей расцветкой имитирующей барханы и колючки азиатской пустыни? У девочки на стоянке машин перед Йелоустоуном. “Mommy, there is a crow behind a car. Huge!”. «Мамочка, там за машиной ворона. Огромная!». И действительно, черная, с раскрытым клювом большая ворона семенит на переваливающихся лапках между машин с техасскими, орегонскими, вайоминговскими, калифорнийскими, монтановскими, дакотскими и миннесотскими номерами.
Что ищет ворона в такое пекло на стоянке, разинув рот? Сыр, выпавший из клюва? Источник воды? Или просто у нее вывих челюсти случился? Но она не может об этом каркнуть во все горло: «До-о-октора! Карр!»?
Семья девочки уж оченно многодетна. Хотя и белая. После частого лицезрения сомалийских семей с восемью и десятью детьми в Миннесоте, белая ватага из девятерых деток с их, еще молодыми и крепкими родителями – непривычное зрелище. Есть еще порох в пороховницах. Есть еще детородная сила. Немногим за тридцать. Деревенский воздух. Ковбойская простота. Здоровый образ жизни. Американская глубинка. Последний младенчик висит на груди у матери в рюкзачке-кенгурушке. Старшая девочка лет десяти, та самая, что восхитилась вороной, идет с папой за руку. Хорошо, когда много детей в семье! Особенно в такой ковбойской стороне...
Многие здесь, на западе, носят традиционные ковбойские джинсы Wrangler. Не те, что продаются повсеместно. Нового кроя и без буквы “W” на задних карманах. А настоящие. Сшитые по старым лекалам. Такие штаны можно купить лишь в специализированных магазинчиках для любителей ковбойской старины. Есть такой и в аптауне Миннеаполиса. Штаны скроены так же, как и сто и пятьдесят, и двадцать-тридцать лет тому назад. С классической кожаной заплаткой на правом заднем кармане. Со всеми заклепками. И с узкими двойными строчками на карманах. А не с такими, как нынче модно, не с расширяющимися кверху.
Джинсы моего детства и юности, и нынешние джинсообразные изделия от дизайнеров, как говорят в Одессе, это две большие разницы. Вареная порнография, вместо джинсов начала свое победоносное шествие по миру в середине 80-х. До СССР эта мода добралась в конце десятилетия и многочисленные горбачевские кооператоры стали в массовом порядке портить хороший, но не модный уже деним хлоркой, производя ультра-попсовый прикид. Все эти шмотки с белыми разводами всегда вызывали у истинных ценителей естественного старения и линялости джинсовой ткани настоящую тошноту.
Сейчас и ткань не та, что прежде. Классические джинсы из плотной парусины носились годами. А нынче посмотришь на эти дорогие и безвкусные штанишки. Искусственно состаренные, с дырками на коленях. Со стразами. Тьфу! Евнуховидная трансмутация какая-то, а не мужество настоящих ковбоев. Когда вышла в прокат «Хроматая гора», я понял, что это все. Закат цивилизации. Конец истории...
Но в американских магазинах еще можно купить не только такие модные драные тряпки. Но и настоящие джинсы из нестиранной ткани. Твердые и немнущиеся новенькие джинсы. Которые надо разнашивать самому, вытирая их на коленях, заду и в паху.
Сколько стоили заморские джинсы в СССР в пору моего отрочества? Сто пятьдесят, двести рублей. Больше среднемесячной зарплаты советского инженера. Сейчас подобные старомодные нестиранные джинсы в рядовых американских универмагах, как и всегда, как раньше, стоят всего лишь пятнадцать-двадцать долларов. Во время распродаж можно купить и за восемь местных рублей. Максимум, за десятку. Когда-то они стоили доллар и меньше.
В специализированных ковбойских лавочках подобные классические штаны “Levis’”, “Lee”, “Wrangler”, именно такова табель о рангах традиционной американской одежды, чуть подороже. Долларов за тридцать-сорок. Самые популярные из джинсовых марок – старейшие «Ливайсы». «Ли» на втором месте. Деникинский «Врангель» на третьем.
Как и детройтская тройка столпов американской автоиндустрии, все эти известнейшие марки джинсов производятся сейчас не в США. В лучшем случае, в соседней Мексике. И ниже на юг. В Гваделупе, Гондурасе, Гватемале и так далее...
Демократизм джинсов. Культовый статус этой ковбойской одежды, широко распространившейся после второй мировой войны в Европе. Стоит ли кожаная латка с конем – половины царства? Или парижской мессы? Или чечевичной похлебки?
Как много в Америке польских фамилий на вывесках бакалейных магазинов, на бортах больших грузовиков, в телефонных книгах, среди простого люда и высокопоставленного чиновничества? Много ли?
Не больше, чем носителей англосаксонских, немецких, ирландских имен. Китайских, индийских, русских, испанских. Впрочем, последних все больше и больше. Как и итальянских.
Мои первые джинсы в школьную пору были польскими. Не трущимися. То есть, совсем не линялыми.
Ну что, сынку, помогли тебе ляшские джинсы? – спросил Тарас Андрия, тщательно выцеливая из видавшего виды немецкого мушкета.
Мы сходили с ума по джинсам в детстве-юности. Нынешним молодым не понять того сумасшествия. Той одержимости парусиновыми портками, что царила в СССР двадцать-тридцать-сорок лет тому назад. А когда в каком-нибудь голливудском фильме мы видели заключенных американских тюрем в джинсовых костюмах, то завистливо и умилительно вздыхали. Ах, у них даже зэки в джинсах ходят! В одном из черно-белых чаплинских фильмов Чарли, посаженный в кутузку, тоже щеголял в джинсах...
В Америке, если ты работаешь на корпорацию, обязан соблюдать дресс-код. На службу только в костюме. При галстуке. Джинсы позволяются не везде и, как исключение, лишь по пятницам, потому что завтра выходные. И можно дать работникам расслабиться. Драные джинсы или суперкороткая мини-юбка, невообразимые в американском офисе, в нынешних российских, не только конторах, но и во властных коридорах – дело обычное. Сам много раз видел, бывая по журналистским делам в органах родной власти. И все-то у нас, не как у других. Иная стать. Иная гордость! Иная масть...
О чем я говорю? О чем размышляю? О ерунде какой-то! О глупых тряпках!
Стоит ли, все написанное мной, того резона, что в будущем по таким вот мелочам историки смогут конструировать быт нашей эпохи?
Нет чтобы о вечном! Нет чтобы о главном! Нет чтобы о важном! Нет, автор явно сбрендил и трепется о ерунде. А ведь как начинал? С какой возвышенной ноты. Про Рим. Про Мир. Про Дороги...
Ха-ха! Дороги, которые выбирают нас. Я в детстве зачитывался всем, что было написано об Америке. И мрачными готическими ужасами Эдгара По – самого не американского писателя. Путешественника во времени. Случаем, катастрофой, сломавшей его темпоральную машину, заброшенного из будущего в прошлое, не имевшего возможности вернуться назад и оттого безмерно тосковавшего в тисках девятнадцатого столетия. Среди голого практицизма. Расчета и прибыли.
Читал и «Одноэтажную Америку». И «Соединенные линчующие штаты» Марка Твена. И конечно же все романы Фенимора Купера о Чингачгуке и Кожаном Чулке. И «Убить пересмешника». Не так уж многочисленна американская литература, если сравнивать ее с европейской. С русской. Всего два века истории. Молодая страна. Молодая нация. Беспокойная и улыбчивая. Но ведь кошки тоже улыбаются. А поди пойми, что у них на уме?
Мы едем по Америке. Говорю с попутчиками, которых мне Бог послал, как той вороне – сыр. Саша рассказывает о своем. Юра о наболевшем. С братом о третьем потолкуем, да потом опять помолчим, слушая местное радио.
Алекс оказался тут восемь лет назад. Выиграл гринкарту в лотерею. В Белорусии он был успешным бизнесменом. В советские времена – инженером. Я, говорит, Саша, технарь. Мне нужно все своими руками пощупать, собственными глазами посмотреть.
Но здоровый скептицизм, трезвое отношение к жизни у Саши с одной стороны, а с другой – фанатичное увлечение фотографией. И стремление сделать такой снимок, какого не снимал еще никто.
Мне не нужны санатории, дорогие отели, модные курорты, Багамы, размышляет Саша, крутя баранку. Это скучно и не интересно. А вот залезть в глухомань, найти такой ракурс, как ни у кого не было, сделать крутую фотографию, не обязательно уникальную, можно и такую, как уже кто-то снимал прежде, тут уже вступает в игру элемент соревновательности, вот ЭТО мое! Это вызов лично мне, моему мастерству. А слабо мне сделать не хуже? Может быть, даже лучше? Я еду туда. Я нахожу это место и снимаю. Получается хорошо. И тогда уже я успокаиваюсь.
С Сашей хорошо ехать в машине. Он внимательный слушатель и очень интересный рассказчик. К каждому человеку нужен свой подход. Научись сперва слушать человека. Завоююй его доверие. Спроси его о наболевшем. И он расскажет тебе самое сокровенное. То, что никому и никогда не говорил.
Но есть вещи, о которых можно писать. А есть истории, поведанные лишь тебе. Без права их обнародования.
Мы едем по дикому в прямом и переносном смысле западу. Когда-то неспешные караваны переселенцев тянулись через эти прерии. Останавливались на ночлег. Городок Десятый сон, наверняка, основан на месте одной из таких перевалочных станций. Мы же проносимся с реактивной скоростью по хорошему шоссе. Иногда съезжаем на грунтовую дорогу и отчаянно пылим до первого ухаба. Резкое торможение. Выскакиваем из машины. Все, кроме водителя. Саша осторожно трогает вперед. Камил указывает безопасную дорогу среди рытвин или в песчаных дюнах. Я снимаю это все на камеру. То забежав вперед, то сзади. А Юра спит в мотеле. Он не всегда разделял наши поездки в глухие места.
Если бы машина встала посреди прерии, где даже телеграфного столба нет, не просматривается и колеи от колес, и сотовая связь не работает, как бы мы вернулись в цивилизацию?
Что побуждает нас к вечному путешествию и постоянному риску? В детстве у нас дома была книжка. Среди множества других отцовых книг в старом дедовском шкафу. Биография Жана Марэ. Ах, какой был мужчина! Как сходили по нему с ума впечатлительные женщины! А он на старости вдруг взял да и признался в «голубизне». Како удар!
Не все его ленты были в нашем прокате. Какие-то мы видели. Какие-то остались в памяти просто стоп-кадрами из книги и причудливыми названиями. Мне очень нравилось название его ленты «Вечное возвращение». Я не хотел бы сейчас посмотреть этот фильм. Потому что ни «Орфей», ни «Завещание Орфея», просмотренные недавно, не впечатлили меня нынешнего. Наверное, и сама картина «Вечное возвращение» тоже показалась бы мне сейчас глупой шнягой. Полным отстоем, как говорит молодежь...
Но какое название! Вечное! Да еще возвращение!
Вот только куда? Откуда? Зачем? За кем?
Мы едем всегда в связке. Всегда в потоке машин. Если попадаем на оживленный участок трассы. И даже в полном одиночестве на бездорожье мы не одиноки...
Я чувствую лишь собственную обособленность. Одиночество не есть проклятие, как изолированность, как изоляция от мира. Но благо. Ведь, ощущая одиночество, как благословение, как внутреннюю пустоту и отрешенность, свободу от мира, от вещей, от страхов и вечную готовность к встрече с «неведомым», но таким знакомым, РОДНЫМ, порождает легкость распахнутых ставень, раскрытых крыльев, парение и внутреннюю гармонию.
Одинок ли ты? В чем связь твоя с миром? Людьми? Богом? Богами? Природой?...
Бытием и Небытием. Сном и явью. Материей и Духом. Осознавшим себя, как Я, и частичкой социума – маленького ума, зажатого в тисках условностей, предрассудков, бытового поведения и научного, эмпирического постижения окружающих тебя нелепостей, как цепи не связанных событий, безсмысленных... мы путешествуем. Мы странствуем. Дорогами. Выбравшими нас...
В «Одноэтажной Америке» Ильфа и Петрова, или в воспоминаниях великого советского кинорежиссера Григория Александрова о поездке по США, не помню точно где, но в детстве я вычитал такую занятную подробность о жизни в Америке в 20-30-е годы прошлого века. Типичная картинка. Едут наши туристы по США с местным гидом. В очередном городке он покупает себе новую рубашку, а пропотевшую выкидывает в урну. На немой, или НЕ немой вопрос русских людей, только недавно вставших на ноги после разрухи гражданской войны и тотальной бедности, когда у всех была только одна смена белья, одна гимнастерка и галифе, одно платьишко у баб, а тут такая непотребная роскошь, ответ американца был: «А просто так удобнее и выгоднее. Дешево, понимаете ли. Проще купить новую рубашку, чем заморачиваться со стиркой...»
В нанышней Америке уже не выбрасывают на помойку одежду, ношенную всего лишь один день. Нет, наверное, такие есть. Среди богатых. Но также существуют и магазины для бедных. Сеть “Good will”, где за доллар-два можно купить почти не ношенную или средней ношенности вещи. Есть и секонд-хэнды. Люди стали экономнее и бережливее.
Мы выехали из Миннеаполиса в не очень длительный автопробег. Всего десять дней по западным штатам. Я взял, по совету Саши, десяток футболок и столько же пар трусов с носками. Чтобы не возиться со стиркой в пути. Белье можно менять ежедневно после утреннего душа. А джинсы не пачкаются долго.
Выгляжу ли я разным? В разной одежде? В разных телах? В разные столетия?
Фотография Камила Дадашева