Жирный голубь хлеба крошку
клянчит в парке у бомжа.
Бомж зажал хлебец в ладошку,
избегая дележа.
А в общественном сортире
заседают бунтари,
из формата А4
конвертируя в А3
первомайские призывы
про хорош трындеть, браток.
Террорист презервативы
протыкает под шумок
острым гвоздиком в продмаге,
где в нагрузку их дают.
Замирает в полушаге
возведенья в абсолют
власти нового ублюдка
охреневшая страна.
Просит бога проститутка,
чтоб не началась война,
чтоб клиенты с «Кадиллака»,
пересев на БТР,
не отправились к дашнакам
на военный адюльтер.
Прёт свидетель Иеговы
для потерянных ягнят
в чемодане божье слово
(уточнённый вариант).
Н2О влив кипячённой
в нержавеющий бидон,
открывает муж ученый
нужный обществу закон.
Но закон не хочет, сука,
открываться, как спецом.
И бессильная наука
Ломоносова лицом
багровеет на портрете.
Взломщик сайтов и босяк
трахнул даму в интернете,
дама нынче на сносях.
Но хвала народовластью —
приравнял святой синод
к непорочному зачатью
интернетный подзалёт.
Угрожая забастовкой,
бормотуху пьёт студент.
Триппер лечит марганцовкой
столбовой интеллигент.
Лучше в небе пусть синица,
чем в кишечнике глисты.
На замке опять граница,
чтобы с кладбища кресты
деревянными ногами
не отправились в вояж,
обескровивши тем самым
гордой родины пейзаж.
В общем, бодро жизнь хромает,
как и двести лет назад.
Так же пёс на звезды лает,
а они в ответ молчат.
Так же реет флаг облезлый,
славу прошлую тая.
Так же нет ответа, если
кто-то спросит — нахуя?