КАМЕННАЯ
Я расправлю каменные крылья,
уроню гранитное перо -
и за память канет эскадрилья,
раздвигая неба серебро.
Ветер крики мраморные смоет,
заплывёт луны чугунный глаз,
затоскует пьяный гуманоид,
прижимая к сердцу хризопраз.
По коробке железобетона
мимолётным каменным дождём
загремят булыжные батоны
горьких слёз, разваливая дом.
Не свисти, не взмахивай руками,
не следи тяжёлый птичий след:
эхом жизни воротится камень,
оперённый черепками лет...
ЛИНИЯ ЖИЗНИ
По линии жизни букашка ползёт.
А мне не везёт:
по линии смерти дорогу топчу,
покорный бичу.
Дымятся лопатки от солнечных глаз -
аж кровь запеклась.
Но, очи потупив, бреду на авось,
прожжённый насквозь.
Чужое дыханье, сторонняя боль...
Не слышу. Уволь.
Траву голубую на вывихе дня
стирает ступня.
Глаза на закате. И неба лоскут
свивается в жгут.
А линию жизни букашка пропрёт:
ладошка не врёт!
НЕПОСТИЖИМОСТЬ
Человек постигает планету,
проступая в грядущее снами, -
а дубовые плахи паркета
выворачиваются корнями.
Пустота, осиянная люстрой,
эху мерных шагов уступает -
а подвесок хрусталь многохрустый
желудёвую горсть осыпает.
Чем узорные двери степенней
расступаются, мглу отрицая,
тем нечаянней мрамор ступеней
первозданным развалом мерцает.
Человек коротает пространство,
исступлённо в безвременье глядя, -
и младенческой мимикой чванства
каменеет в зелёном окладе.
ДВУЛИКИЙ ЯНУС
Двуликий Янус слишком прост.
А я стократ разнообразней:
с овцой - овца, с лисой - прохвост,
с мерзавцем - мрази безобразней.
Мне за семь бед - один ответ,
когда последнюю личину
смахнёт под занавес тот свет
и обличит неизлечимо.
Когда ретину застеклит,
рутину в ней увековечив
волчицы, воющей навзрыд,
и в голос блеющих овечек.
Неверный свет фальшивых звёзд
примёрзнет к окнам околевшим
и понесёт за сотни вёрст
тем дальше в лес, чем ближе к лешим.
С волками жить - по-волчьи выть,
обомлевая по-овечьи.
И как душой не покривить,
следы завидя человечьи?
И если вдруг земная рать
меня к рукам прибрать возьмётся -
придётся нехотя соврать,
как выхотится, как соврётся.
Я многолик - мне лес и луг
тысячелистою осиной
изнанки вывернутся вдруг,
как истина, невыносимой…
ГАСТРОЛЬ
Ну что ж,
пускай ничтожна роль,
излишне реплики громоздки,
непродолжительна гастроль
и принудительны подмостки.
Пускай за занавесом - штиль,
и за кулисой - эхо штиля...
Мы отыграли водевиль.
Мы эту сцену посетили.
Мы - были.
ПОДВАЛ
И я обжил подвал -
не сетовал на сырость:
жевал - что бог давал,
носил - что обносилось…
Не я один такой
ютился в том вертепе,
прильнув к стене щекой
и поминая степи.
Во тьме под потолком
нетопырьё шныряло,
мышь серая пешком
топтала одеяло.
И норовил сквозняк
рождественской позёмки
подслеповатый зрак
загнать в мои потёмки.
И где-нибудь в углу
скрипел старик простудой,
и к долгому столу
гремела мать посудой,
и в немощном бреду
царапал душу сводкой
погоды какаду
с детекторной серёдкой…
ПРОИСХОЖДЕНИЕ
Ничего не происходит -
ни движенья, ни труда:
жизнь на цыпочках не ходит -
вечный грохот и страда.
Ничего не происходит?
Вера рушится. Кипит
ярость. Нежность на исходе.
А посмотришь: тело спит...
Ничего не происходит...
Слово зреет, словно плод.
Кто там ходит-колобродит?
Человек
из кожи
прёт.
КЛЮЧ
Ну, что мне делать? Как мне - б ы т ь?
Дышать в себя, согласно смете?
Каким огнём ошеломить,
какой бедой расшевелить
толпу? Известием о смерти?
Какой отчаянной струной
взорвать еловое затишье?
Какой - серебряной? стальной?
пеньковой? шёлковой? льняной? -
осилить вшивое всевышье?
Какому пламени предать
тоску несбывшегося слова?
Какой над ним согнётся тать,
какая выпрямится стать,
звеня тоской пустоголово?
В какие очи заглянуть,
какие ночи орассветить,
какой ещё протопать путь -
какой ни будь! куда ни будь! -
где невозможно не ответить?
В какой мартеновской печи
мартышкин труд перемартенить,
чтоб слово - как ни мелочи,
как лаву зря ни сволочи -
прожгло в кромешной темноте нить?
Да есть ли впрямь - хоть вспять, хоть встречь -
такая дичь, где зрячи очи,
где зычен клич, прозрачна речь,
где тем ключом не пренебречь,
что под ключицей всё жесточе…
и - всё короче…
ПОМИНАЛЬНАЯ
О скорбный труд, о смехотворный плод!
Твой путь - под спуд. И - ни следа, ни эха:
друг на мели, а враг не отстегнёт
по доброй воле. Вору не до смеха.
И смех и грех: среди моих друзей
ещё воришки только не достало,
чтоб дал на книжку - и, коня борзей,
смешил людей с такого пьедестала!
А впрочем вор себя не узнаёт:
так повелось от века и навеки,
что громче всех и ржёт и слёзы льёт
тот, у кого мурло в пуху по веки.
О скорбный вид, о траурный обряд
без отпеванья и поминовенья
несовершеннолетних шедеврят,
почивших в ожиданье разговенья.
За гробовой доской моей руки,
за тяжким камнем времени и места
в могиле братской детские зрачки
застынут студнем под векАми теста.
Им никогда не суждено предстать
живым укором дураку и плуту,
не посрамить ворующую рать,
не отрезвить воюющую смуту.
Их луч угаснет, мрак не пронизав,
их меч изъест безжалостное время -
и новый жох у шаха на глазах
переберёт всех краль в его гареме.
Сгниёт под спудом смехотворный труд:
друзьям - потеха. Недругам - утеха:
друзья глупеют, а поэты мрут
подобно мухам: ни стиха, ни эха...
ЖИЗНЬ
Сияньем розовых ланит,
своей весной зеленоглазой
она придёт и поманит
неисцелимою заразой.
Сто раз на дню огню предаст,
сто раз польстит и очарует,
швыряя в простыни, как в наст,
и в прорубь сна из прорвы сует.
Сметёт к порогу календарь -
зелёный, жёлтый, белый, красный,
и - за порог! на ветер! в старь!
облаткой памяти безгласной.
И увлечёт, и окрылит,
и по рукам руками свяжет,
мёд невпопад пересолит
и лад нескладно перескажет.
Прижмёт, потреплет, отпихнёт,
обворожит и уничтожит,
вздохнёт притворно, пальцем ткнёт,
что снова день напрасно прожит.
Из пальцев сделает козу -
и той козой загонит в кому,
лоб осенит, прольёт слезу,
ограбит и - уйдёт к другому...
УДИВИТЕЛЬНЫЙ ДЕНЬ
Какой сегодня день? Какой-какой!
Да выходной! Да просто воскресенье!
Ну вот и я смотрю: кругом веселье!
и всё поёт! и всё течёт рекой!
Какой на диво оживлённый день!
Сегодня день каких в неделе мало!
Шесть дней подряд строгаешь дребедень,
а на седьмой – несёшь куда попало!