Она смотрит в небо — и ей хочется полететь,
Она смотрит в воду — и ей хочется стать русалкой.
Она одинаково любит и жизнь, и смерть,
А ее осуждают за что-то, и это жалко.
Это небо дает ей наркоз, выливая дождь
На нее ведром, сминает ее, строчит
На ключицах ее мельчайшую дрожь. И что ж?
Она также ему улыбается и молчит.
У нее нет границ, рамок, правил или законов.
Только одно: свобода, гармония — и дело в руку.
И она опускает бесчувственно ладонь с телефоном,
Кричащим в неистовстве «Слышишь?! Не вешай трубку!»
И это вовсе не какой-то там эгоизм,
Не презрение, не жестокость, не «все равно».
Просто в череде ее жизненных катаклизм
Случилось внезапно еще и еще одно.
Лезвием иронии рисует на ее нервах
Запись прошедшего мазками, словно перке,
Будто вбивает гвоздями отчаянно, память-стерва
То, что висело на тоненьком волоске.
И она, пригвозденная намертво тем, что было,
Пошевелиться не может, не может шагнуть вперед.
Ей всегда казалось, что в ней килограммы силы,
А оказалось, как часто бывает, наоборот.
Ее зыбкое будущее сплошь и насквозь зеркально:
В нем резко отражается вся прошедшая жизнь.
Кто-то поверхностно называет ее фатальной
И предрекает ей скорое падение прямо вниз.
Она нарочно посыпает свою судьбу красным перцем,
Да и вообще она странная — какая-то себе на уме.
И на самом деле не стоит гадать, что у нее на сердце,
А уж тем более — что у нее в голове.
Она и сама, наверное, не очень-то понимает,
Что у нее внутри и что ей действительно надо.
Сигареты и телефон у нее в кармане,
А в сумке — тетради, пару ручек и плитка горького шоколада.
И это, пожалуй, все, что есть у нее такого,
Что можно потрогать и во что можно поверить.
Она абстрагируется, доходит до дома снова
И открывает ключами изученные до миллиметра двери.
У всех все по замкнутому и бесцветному кругу:
Успехи, победы, провалы, любовь, утраты…
А у нее — и ей не справится с этим недугом —
По гениально черному и замкнутому квадрату.