Юная ночь изнывает в истоме
волнами пены случайных свиданий.
Братиной лени хранит невесомость
мерный сосуд опрокинутых знаний.
Каждый последний и следом идущий,
мер и весов потребитель и донор,
прячет от глаз под заветной подушкой
муть ощущений истерики донной.
Слух бороздит перепончатый шёпот,
топот иллюзий и шорохи вспышек…
Крыльями тел, оттеняющих опыт,
чиркают воздух летучие мыши.
Необъяснимый в других измерениях,
воздух сгущённого сумраком чувства,
чувства безумного тела парения
в смеси реалий, страстей и искусства.