Завуч

      
       В школе я учился неважно: с единицы перебивался на двойку, с двойки на тройку, а четвёрка, хоть даже и с минусом, всегда очень радовала меня и моих родных; ибо такая высокая отметка была большой редкостью для человека с отягощённой генетикой, а если точнее, судя по моим немного смещённым в разные стороны глазам - выраженной дебильностью. Об этом мне по-секрету сказала одна учительница, когда я на перемене выскочив из-за колонны, со всей дури мордой уткнулся ей в титьку. Конечно употребление подобных слов оттенённых экспрессией простонародного стиля несколько нежелательно, когда речь идёт о педагоге; но это скорей, была даже не титька, а титища, от которой я, отскочивши как от резинового мяча, упал на то своё мягкое место, отколь мои ноги показывали хорошие результаты дружного роста... « Ты страдаешь дебильностью, мальчик, у тебя отягощённая генетика» - произнесла она, осматривая меня, словно опытный психиатр, совсем не догадываясь о том, что в этот момент она, несказанно расширила мой словарный запас. Эхом разнеслись надо мной эти слова, улетая вдаль по широкому школьному коридору. Другие бы слова влетели мне в одно ухо, соответственно вылетев из другого, но эти и подобные им, удивительным образом застревали в моей пустой голове, оседали там, наслаивались, а затем успешно использовались мной по назначению. Теперь уже я сам, будучи «мэтром» от психиатрии, мог осматривать и диагностировать всякого рода олухов похлеще меня: "Зуб", ну-ка постой спокойно, дай-ка я на тебя взгляну... да не бойся ты, слушай, чё эт-такое у тебя? Похоже отягощённая генетика, точно, отягощённая. Что, плохо учишься? Плохо? Здесь ярко выраженная дебильность... Ты обязательно будешь второгодником. А "Пеньтюха"? Дай-ка я на тебя посмотрю... Ну-ка повернись боком... Здесь не больно? Ой-ой! Вот, пожалуйста, налицо - ярко выраженная, классическая дебильность, здесь же, "Пеньтюш", генетика, с ней братец, не поспоришь...  Это примерно так, мелькали тогда в голове варианты обследования моих будующих "пациентов". Так вот: когда эта учительница, повернулась ко мне спиной и стала уходить, я, сидя на полу, бросил оценивающий взгляд, ей на ягодицы. Это тоже были резиновые мячи, спрятанные под серое трикотажное платье, но крупнее, да-да, значительно крупнее тех, которые торчали спереди. Наверно ей с такими штуками не больно падать на задницу, мелькнула мысль. И глядя на её со спины, много чего могло бы придти мне в голову, если бы не этот дурацкий звонок, который заставил всё наше, рядом гогочущее, прыгающее и в общем-то ни чем не отличающее от меня умом, сословие, с кислой физиономией брести на урок. Я почувствовал нестерпимое желание, простите, помочится и тут же забежал в туалет. Выйдя оттуда и обнаружив пустой коридор с его, непривычной тишиной, я побежал к себе в класс, но...  чёрт!.. Завуч!!! Она неожиданно вышла из своего кабинета с кувшином в руке и пошла мне навстречу. Если бы вышел другой завуч - мужчина, то было бы не так страшно, ну, вышел и вышел, иди себе там, куда идёшь и он, конечно бы ушёл, но здесь, к сожалению, всё было значительно сложней. У этого завуча на лице, даже вне школы было написано – А ну, тихо! Это Завуч идёт!!! Или:  - А ну, тихо! Это Завуч стоит в очереди за суповыми наборами!!!  А когда этот: « АНУТИХОЭТОЗАВУЧ» – ещё и женщина, то уже встреча с ней сначала выглядит так: - Мальчик, остановись! Ты с какого класса?  Это кто тебе позволил опаздывать на урок? Как у тебя фамилия? Кто твой классный руководитель? - Потом уже так: - А, а-а-а это опять ты! Опять опаздываешь!!! Так, фамилия твоя Онучин, так-так, у Бориса Павловича сын, хорошо, ХОРОШО, сейчас я ему позвоню, сейчас ПОЗВОНЮ… – И эти слова тоже разносились эхом по коридору, но они, уже имели другое замечательное свойство: материализовываться в пространстве, появляясь в другом измерении, например длиной красных полос от ремня на моей попе, выполненных безупречно, моим папой в часы досуга...  И что бы в этот раз не испытывать судьбу, я резко свернул в вестибюль возле учительской и услышал, как её каблучки постукивая, идут в мою сторону. Сердце, готово было выпрыгнуть из груди, от приближающегося ужаса. Вдруг, на моё счастье, скрипнула дверь, и завуч стала строго отчитывать вышедшего из учительской, какого-то там, опаздывающего на урок преподавателя. В моём распоряжении оказалась пара секунд, не воспользоваться которыми для меня было бы просто, маленьким позором, а позориться, даже по маленькому, было не в нашем стиле...
     Вестибюль, возле учительской, представлял собой зал с тремя большими окнами, огромным количеством цветов и других комнатных растений, рассаженных по глиняным горшкам и стоящих, как на широких подоконниках, так и на специальных, напольных, металлических подставках. На стенах висели остеклённые стенды с фотографиями Героев Великой Октябрьской Социалистической Революции, 1917 года. А с левого края у окна, на фанерном постаменте, обтянутым красным кумачом, стоял гипсовый бюст нашего дорогого, дедушки Ленина. Надо отметить, что всё это было очень солидно, ведь всего этого и примерно в таком надлежащем виде, требовала большая и серьёзная политика тех лет. Но если встать на четвереньки!..  и проползти под цветочными подставками, не уронив их, за тем аккуратненько, повернуть налево, то можно оказаться  сзади этого бюста. А вот здесь-то, открывалось взору нечто интересное. У каждого, пробравшегося сюда ученика, появлялась возможность подробно рассмотреть внутренности постамента. И почему-то, сам чёрт велел всегда влезть туда внутрь и спрятавшись там, просидеть столько, сколько желает, или вытерпит душа советского пионера. А судя по неприличным рисункам и надписям, выполненным внутри, а так-же окуркам, запичканным в щели каркаса, там побывали терпеливые души даже комсомольцев. Было очень похоже на то, что под бюстом Ленина, отлынивая от уроков и получая, совершенно другие знания, уже пересидела вся наша школа...
            Завуч с кувшином в руках вошла в вестибюль. Я слышал как она подошла к цветочным подставкам, как она поправила какой-то на них стоящий горшок, как булькает вода, орошающая очередной цветок, как постукивают об пол каблучки её туфель. Она, с улыбкой на устах, радуясь утреннему солнцу и поливая цветы, в полголоса напевала необыкновенно красивую, революционную песню: «Дан приказ ему на запад»...
   Бульканье и пение двигались в мою сторону. И тут, мне в голову, пришла светлая мысль: ведь если она, с кувшином, потянется к цветам на подоконнике, то боковым зрением может увидеть мои выставляющиеся коленки, и я решил их подвинуть к себе. Но они, упорно не хотели прятаться и предательски выпирали наружу. Решение пришло неожиданно. Чтобы ни быть узнанным, я, сидя под головой Ленина, расстегнул пиджак и стал сзади, со спины, тихонько поднимать его и напяливать себе на голову. Теперь-то я знаю, что фанера, сколоченная в короб, усиливает звуки, но в тот момент... Может я слишком увлёкся, может, что-то сделал не так аккуратно...  Завуч перестала петь. Я услышал, как она, шагнула в мою сторону и с настороженностью, прислушиваясь к странным шорохам, остановилась. (Давно ходили слухи об огромных и злобных крысах забегающих даже на второй этаж). У меня, всё было готово. Набравшись смелости и сосчитав до трёх, я, на четвереньках опрометью проскакал под цветочными подставками, выскочил из-под них и дальше на двух ногах с накинутым на свою пустую башку пиджаком, в миллиметре от завуча «пронесся над землёй»!!! До сих пор не могу понять, как я не сшиб её с ног, ведь перед собой в эти секунды я ничегошеньки не видел. Может быть всё потому, что она просто счастливая женщина!.. Уже в конце коридора, убегая сломя голову, я услышал, как сзади в вестибюле что-то там сбрякало. «Наверно у неё из рук выпал кувшин». - Так, мне тогда подумалось...