Получилось так, что в данный момент мне абсолютно некуда было спешить. Приехав к своему давнишнему приятелю в город Кимры по интересующему нас обоих вопросу, предварительно созвонившись, я вдруг не застал его дома. Ему пришлось неожиданно и срочно куда-то отлучиться. Через своих домашних он очень просил дождаться его, обещая вернуться в течение часа.
От предложения скоротать время за чашечкой кофе и просмотра новинок литературы я отказался. Стояла великолепная погода. Теплый, солнечный день середины мая манил на улицу.
Ещё при подъезде к этому району города нахлынула на меня вдруг невыносимая ностальгия по тем далёким годам юности, которые я прожил именно здесь. Здесь, на набережной Фадеева, стоял домик, в котором жила со своими родителями девушка, ставшая впоследствии моей женой. Здесь же родились и провели первые годы своей жизни наши дети…
Лет пятнадцать не приходилось мне бывать в этом самом конце набережной. И я, неспешно прогуливаясь всё по такой же неблагоустроенной её части, с грустью отмечал, что не стало того-то, того-то, того-то из частных домиков. И вообще, в этом тихом и очень уютном когда-то тупичке набережной имени Фадеева всё стало не так. Ностальгия душила до слёз…
И вдруг, о чудо!.. Вот она, лавочка-скамеечка… Та самая?.. Нет, конечно же, не та, но на том самом месте. На самом краю высокого, всё такого же дикого, глинистого склона берега…
Я обрадовано, как к кому-то очень давно знакомому и желанному, поспешил к ней. Сел... Рука потянулась в карман за пачкой сигарет… Взгляд мой скользнул по рыженьким глазкам мать-и-мачехи, обильно покрывающей склон берега: по такого же, солнечного цвета, шапкам одуванчиков, которые кое-где, на самых припекаемых местах, поспешили уже зацвести. Скользнул по песчаной прибрежной полосе, по речной воде и упёрся в перспективу заволжских далей…
Великолепный вид крутого изгиба Волги вправо за чертой города завораживал. Левый высокий, обрывистый берег с коричневыми оттенками глины, ярко освещённый солнцем, переходил в густую синеву вод реки. А напротив него поливистая ширь правого берега, ярко зеленея молоденькой травкой, упиралась в стену тёмно-зелёного соснового бора. И всё это на фоне бесконечно высокого, уходящего за горизонт ярко-голубого майского неба с редкими мазками курчавых облачков…
“Господи!.. Почему же я никогда раньше не замечал эту красоту?..” – неожиданно вслух вырвалось у меня. И нахлынули воспоминания…
Сколько же бесконечных, долгих минут ожидания свидания, сколько скоротечных часов общения с любимой девушкой было просижено мной на этой лавочке?.. Нет, не на этой. Конечно же, на другой, но на этом самом МЕСТЕ…
И вдруг меня осенило! Это же СУДЬБА, СУДЬБА этого МЕСТА. Именно оно приютило и именно на нём, уже на моей памяти по меньшей мере лет сорок, всегда стояла лавочка. А сколько лет ещё раньше?.. И сколько их вообще поменялось?.. А МЕСТО оставалось то же.
Я ещё раз повнимательнее осмотрел её. Свежая доска-сиденье хорошо покрашена голубоватой краской… Интересно, кто её обновил? Частных домиков, хозяева которых любили вечерком посидеть на ней, потолковать по-соседски о том - о сём, теперь нет. Да и сами хозяева уже тогда были очень старенькими и едва ли кто из них теперь жив. А лавочка – вот она, стоит, обновлённая кем-то и на том же самом МЕСТЕ. СУДЬБА? Как там говорится?.. Каждому предмету своё МЕСТО?..
За моей спиной кто-то негромко откашлялся, как бы желая обратить на себя внимание.
Я повернул голову. Первой в поле моего зрения попала небольшая собачка, сидящая за моей спиной, потом мужчина, стоящий рядом с ней. Лицо немолодого уже человека не показалось мне знакомым. Я опять перевёл взгляд на собачку.
“До чего же они похожи”, — мелькнула первая мысль. Очень большие, выразительные, с глубокой грустью глаза собачки смотрели на меня не отрываясь. Я опять перевёл взгляд на её хозяина. За толстыми стёклами очков глаза его так же казались очень крупными, а взгляд их выражал неподдельную тоску… Худоба его лица и слегка вытянутая мордочка собачки, в дополнение к их глазам, усиливали схожесть человека и животного.
— Здравствуйте! Извините, пожалуйста… Вы не будете так любезны угостить меня сигареткой?.. Если, конечно, у вас найдётся лишняя, — с такой совершенно нестандартной речью, чтобы всего-навсего “стрельнуть” закурить, обратился мужчина ко мне.
— Здравствуйте! Конечно же, найдётся. Пожалуйста, угощайтесь, — такими же вежливыми словами вырвался у меня ответ.
Я достал из кармана пачку сигарет с зажигалкой и передал их ему.
Пока он неуверенно доставал сигарету из пачки и прикуривал её, неумело щёлкая зажигалкой, а также по другим неописуемым, но приметным глазу курильщика жестам, мне стало ясно, что человек этот некурящий или курящий очень редко, от случаю к случаю.
Собачка в это время вела себя совершенно необычно. Она всё время подпрыгивала на задних лапках и негромко, как бы укоризненно потявкивала, пытаясь помешать хозяину закурить...
И когда у него наконец-то это получилось, он вдруг произнёс, обращаясь к собачке:
— Успокойся, Ляля, успокойся, пожалуйста, я только одну... Давай посидим здесь с тобой, как всегда.
— Пожалуйста, присаживайтесь, — отодвигаясь с середины лавочки, предложил я.
Мужчина присел рядом со мной, а собачка успокоилась и легла у его ног, опять уставив взгляд своих очень выразительных глаз на меня.
И мне показалось, что в них таился какой-то укор.
— Удивительная у вас собачка, что за порода такая? — задал я первый пришедший на ум вопрос. — И имя какое-то необычное — Ляля, — неуверенно добавил я.
— Нет у неё никакой породы, дворняги мы, — с грустью в голосе проговорил он. Загасил недокуренную сигарету, наклонился и взял собачку на руки.
— Простите, но такие глаза... — попытался возразить я. Но он перебил меня:
— Да, глаза, действительно, достались ей от пекинеса. В Москве эта порода давно уже в моде, особенно в бездетных семьях... Была и у нас такая когда-то... А в Ляле, похоже, много намешано кровей... Бездомным щеночком уже более двух лет назад подобрал я её на улице.
— Так, может быть, щеночек-то потерялся у кого? — вырвался у меня укоризненный вопрос.
— Нет... Не потерялся... Носил я его здесь по всей округе, показывал, спрашивал... Не нашлось хозяина... — в задумчивости проговорил он и замолчал на какое-то время. Потом продолжил:
— Так она у меня и осталась... СУДЬБА, наверное, — нерешительно выговорил он и долгим вопросительным взглядом посмотрел в мои глаза, как будто ища поддержки.
— Наверное... Наверное и СУДЬБА, и МЕСТО, — сразу два понятия вырвались у меня, видимо, ещё под впечатлением размышлений относительно лавочки.
— МЕСТО?.. Почему МЕСТО?.. Почему вы сказали и МЕСТО?.. — недоумённо и испуганно делал он ударение на этом слове. — Вы что, знаете меня?..
— Да нет, что-то не припомню... Если только в юности пути наши где-нибудь пересекались... Я уже больше тридцати лет не живу в Кимрах... И бываю здесь только наездами... А какого вы года рождения? — почему-то вдруг в оправдательной форме посыпались из меня фразы.
— Тридцать седьмого, — заметно успокоившись, ответил он. — Нет, теперь я вижу, вы много моложе меня, так что и в юности мы вряд ли встречались. Сразу же после школы я поступил в Менделеевский институт, да так в Москве и остался. А опять в Кимры я попал всего три года назад...
— Что так? С возрастом на родину потянуло? — не удержался я от шутливого тона.
Он как-то по-особому очень грустно улыбнулся и простёр свой взгляд в дали, которыми всего несколько минут назад любовался я.
Неловкое молчание затягивалось. Я предложил ему закурить ещё. Но он очень вежливо отказался. Я достал из пачки сигарету себе. Собачка при этом сразу же начала проявлять признаки беспокойства.
— Ляля, ему можно курить, — очень спокойно, без лишних слов, как человеку, объяснил он собачке, опуская её на землю. И добавил, глядя уже на меня:
— Протестует против дурных людских привычек. Не знаю, откуда это у неё?..
— Нет, что ни говорите, удивительное создание. И имя очень странное. Никогда не слышал, чтобы собакам давали такие клички, — опять почти слово в слово высказал я своё недоумение.
— Вид отсюда великолепный, вот и лавочку подремонтировали, — будто не слыша меня и опять обратив взгляд вдаль, проговорил он.
— А кто её отремонтировал, не знаете? — вырвался у меня вопрос в надежде услышать имя кого-нибудь из тех стариков, живших когда-то в снесённых теперь домиках.
— Да хотелось самому это сделать, но побоялся. Некрасиво получится — не приходилось мне... Попросил соседа, он по этой специальности работает и руки у него мастеровые... А у меня и инструмента никакого нет, — отвечал он, заметно при этом смущаясь.
И вдруг совершенно неожиданно, словно к ребёнку, обратился к собачке:
— Ну что, Ляля, расскажем дяде, почему нам так дорого это МЕСТО?..
Собачка в это время очень внимательно смотрела на него. И в какой-то момент мне показалось, что она кивнула ему головой в знак согласия. Потом легла перед нами, положив мордочку на вытянутые вперёд лапки, как будто демонстрировала: “Буду очень внимательно слушать...”
— В ноябре это случилось, — почему-то очень тихо, почти шёпотом, начал он. — Накануне весь день шёл обильный снегопад, а к утру ненастье стихло, день выдался солнечный, с лёгким морозцем. И впервые за полгода моего пребывания в Кимрах я ощутил вдруг прилив бодрости. Я отправился на рынок и купил себе... валенки. Тут же переобувшись в них, я с мальчишеским восторгом, без всякой цели брёл по нетронутой, искрящейся на солнце белизне...
Ноги сами привели меня вон к тому отлогому спуску к Волге, — показал он рукой в сторону переулка, в который упиралась набережная. — Нахлынули детские воспоминания, как с этой длинной горки мы носились вперегонки: кто на санках, кто на лыжах... Сколько счастья, восторгов, энергии было у нас, несмотря на голодный быт в те первые послевоенные годы. И какая была дружба!.. А как мы старались учиться и как помогали друг другу в учёбе!..
А потом я как-то незаметно подошёл к этому самому МЕСТУ, к этой лавочке. Стоял возле неё на этом высоком берегу, вглядывался в заснеженные, сверкающие перламутром дали, и мысли мои, цепляясь одна за другую, унеслись очень далеко от Кимр. Я думал о своей жене... “Ляля!” — вырвалось у меня от неожиданного толчка в ноги. И щеночек ответил на мой вскрик жалобным и протяжным скулением, как будто заплакал ребёнок. Это вот она, — наклонившись и поглаживая собачку по головке, продолжал он, — этаким мохнатым комочком уткнулась в мои валенки. А откуда она появилась?.. Честное слово, я не видел. Взяв на руки совсем застывший комочек шерсти, я отнёс её домой... СУДЬБА...
Я попытался было что-то сказать, но он перебил меня:
— Я знаю, вы сейчас опять спросите: «Почему Ляля?..» Так ласково называли мою жену Валентину её родители. И я...
Учились мы с ней на одном факультете. Потом поженились. Отец её был профессором, преподавал там же, в Менделеевском. Валя была очень способной, видимо, унаследовала гены отца. А после окончания учёбы нас обоих распределили в один научно-исследовательский институт. Жили мы у её родителей, в большой профессорской квартире, почти в центре Москвы. Валентина добилась замечательных успехов в науке. Со временем стала доктором физико-химических наук. Имела несколько открытий и много печатных трудов. Интересовались её разработками и за рубежом.
Я оказался менее способным в этой области, но мне очень легко давались иностранные языки. Можно сказать, что я был её ассистентом. Занимался больше переводами научных статей по новейшим достижениям в области наших изысканий. А труды по её исследованиям писали вместе. Детей у нас не было... Так часто бывает в семьях учёных, где оба супруга связаны с исследованиями в области физики и химии...
И вот началась перестройка... Ассигнования на наши работы стали сокращаться. А потом стали сокращать численность нашей лаборатории. Дошла очередь и до меня...
Тот год, когда я просто просиживал дома, превратившись в домохозяйку, оказался для меня очень тяжёлым в моральном плане. Но ещё была какая-то надежда, что вот-вот опять всё наладится, и я снова буду востребован. Однако средств на новые эксперименты не отпускалось, и нашу лабораторию закрыли совсем.
У Валентины началась страшная депрессия... И тут через одного молодого учёного, который раньше работал с нами, поступило предложение выехать на работу в США. Я отказался сразу...
Вы сейчас спросите: “Почему?” Я и сам не знаю! Наверное, не... СУДЬБА. Ляля же, наоборот, уцепилась за эту возможность продолжить свои изыскания. Она только и твердила: “У меня столько идей в голове, столько идей! Я обязана перед наукой воплотить их в жизнь”...
Её родители и моя мама умерли ещё до перестройки, так что нас мало что удерживало в России. А границы наше правительство распахнуло тогда во всю ширь: езжай, кто и куда хочешь. Десятки тысяч наших учёных выехало за рубеж в те годы...
Но для выезда с видом на жительство в США существует ограничение. Виза оформляется либо сразу всей семье, либо лицам, не связанных браком.
— Понятное дело, — вставил я свои соображения, — у них всё продумано. Это делается для того, чтобы уезжающим обрубить в России корни...
— Да-да, вы совершенно верно понимаете, — перебил он меня поспешно. — Так вот, Ляля очень стремилась в Америку, она просто не мыслила себя вне науки. Она очень быстро переоформила квартиру и всё остальное имущество на меня. Оформила со мной развод... И вместе с семьёй того молодого учёного выехали они в США. Ляля была абсолютно уверена, что со временем уговорит и меня...
Мы регулярно с ней переписывались, и даже небольшие денежные переводы я получал от неё регулярно. Ей предоставили великолепно оснащённую лабораторию для работы и вспомогательный персонал. Из писем было понятно, что она полностью погружена в исследования тех наработок и идей, которые здесь только будоражили её ум, а там начали воплощаться в дело. Она действительно была счастлива.
А через год Валентина и та семья получили гражданство США. И я уже убедил себя, что должен работать вместе с ними. В последнем письме — это было как раз сегодня, но четыре года назад — Ляля сообщала, что начала оформлять на меня вызов...
— Почему в последнем? — вырвался у меня вопрос.
— А потому, что больше я их не получал... — ответил он, и задумался.
— А что же случилось? — опять поспешил я с вопросом, побоявшись, что рассказчик закончит на этом своё повествование. Всё-таки интересно было узнать, как складываются СУДЬБЫ наших бывших сограждан за рубежом.
Он продолжал молчать. Потом, как бы не услышав моего вопроса, продолжил:
— А на телефонные звонки, по номеру которого я иногда звонил и разговаривал с ней, был один и тот же ответ: “Вы ошиблись номером”. И от той молодой семьи, с которой уехала Ляля, с того же времени перестали поступать письма к их родителям. И на телефонные звонки звучал такой же ответ: “Вы ошиблись номером...”
Он вдруг опять замолчал, наклонился к собачке и, нежно поглаживая её по головке, очень тихо прошептал:
— Мне кажется, их засекретили или...
Было понятно, что он имел в виду под этим: “или”... И задавать какие-либо вопросы я просто постеснялся. Но он, тихонько откашлявшись, продолжил сам:
— А я до сих пор шлю и шлю жене своей в Штаты письма с описанием моей жизни... Но ответа на них нет... И мои письма назад не возвращаются... Это очень страшно: жить под гнётом неведения с мыслью, что единственный родной тебе человек пропал без вести...
Он опять замолчал и упёрся взглядом в полосу горизонта, где голубой свод небес соприкасался со стеной тёмно-зелёного леса.
Я тоже невольно стал вглядываться в то место. И мне казалось, что сейчас произойдёт чудо — занавес небес оторвётся от леса, приподнимется, и мы увидим ЧТО-ТО совершенно необыкновенное... Но ничего не происходило, занавес оставался закрытым. Только редкие облачка, как белые паруса чего-то невидимого, продолжали неспешные свои странствия...
— Извините, пожалуйста, — первым прервал он наше молчание, — как-то неудобно получается, мы ведь с вами так и не познакомились. Меня Дмитрием Ивановичем зовут, — представился он, протягивая мне узенькую ладошку, — а вас?..
— Меня Юрием Григорьевичем, — ответил я, пожимая его ладошку, и не удержался от банальности: — А вы, стало быть, тёзка Менделеева?
— Да, именно так — тёзка. Именно поэтому и химия стала моей СУДЬБОЙ, — ответил он с нескрываемой гордостью.
“Опять он в который уже раз ссылается на СУДЬБУ”, — подумалось мне. И тут же у меня вырвалось:
— Дмитрий Иванович, да это прямо-таки какая-то реинкарнацию?.. Тёзка Менделеева, собачка по имени Ляля, возвращение в Кимры...
— Нет, нет... Боже упаси! Что вы, что вы... — испуганно замахав руками, поспешно перебил он меня. И опять, совсем как к человеку, обратился к собачке:
— Ну что, Ляля, расскажем Юрию Григорьевичу, как Дмитрий Иванович оказался в Кимрах?..
Собачка глянула на меня непродолжительным, но очень внимательным взглядом своих выразительных глаз и опять положила мордочку на лапы.
— Значит, расскажем... Это ведь не самое страшное в нашей СУДЬБЕ... Это ерунда по сравнению с неведением того, что произошло там... в Америке. Так я считаю?.. — наклонившись и поглаживая собачку, вслух рассуждал он.
Потом, распрямившись и глядя мне в глаза, неожиданно громко заявил:
— Запил я... Ох, как крепко запил... А раньше ведь совсем не употреблял... Неизвестность, бездеятельность, душевное опустошение — это самые злые сподручные, ведущие прямиком к бутылке.
“Отговорки это всё для слабых духом”, — крутилась у меня на языке стандартная фраза. Но я сдержался и не высказал её вслух, побоявшись обидеть, как я уже понимал, очень интеллигентного человека.
— А на это, оказывается, нужно очень много денег, — продолжал он, — и друзей вдруг оказывается около тебя больше, чем нужно. В общем, в течение неполного года я пропил из квартиры практически всё, что семьёй моего тестя и нами с Лялей наживалось всю жизнь. А сама квартира превратилась в ночлежку собутыльников...
И вдруг однажды будто вижу сон, что лежу я на кушетке в той самой комнатке двухкомнатной коммунальной квартиры, где жили мы с мамой. Отца своего я помню очень смутно, пять лет было мне, когда он ушёл на фронт и погиб в сорок четвёртом. Так вот, лежу я на кушеточке с открытыми глазами и осматриваю, осматриваю эту комнатку. Голова гудит — требует опохмелки, гляжу — на столе стоят аж три бутылки водки. Я начинаю подниматься с кушетки, чтобы подойти к столу, и вдруг начинаю понимать, что это не сон вовсе... Голова моя вообще перестаёт что-либо соображать. Я чисто механически открываю одну из бутылок и наливаю в здесь же стоящий пустой стакан грамм сто... Через какое-то время голова немного просветлилась, и я обратил внимание на полиэтиленовый пакет, лежащий тут же, на столе. Вытряхиваю на стол содержимое пакета, а в нём: мой паспорт; некоторая сумма денег, какие-то бумаги...
Короче говоря, оказалось, что мною совершён обмен квартиры в Москве на квартиру в Кимрах с оформлением всех необходимых документов и даже с пропиской меня по новому месту жительства...
— Разве такое возможно? Без вашего-то ведома и согласия на это? — выразил я своё сомнение.
— Оказывается, возможно... СУДЬБА и МЕСТО... Вы же сами так сказали, — неожиданно заключил он.
— Но вы же говорите, что ничего не помнили. Неужели вы до такой степени...
— Нет, нет, — перебил он меня, с полуслова поняв, что я хотел сказать, — до такой степени пьяным я не бывал никогда. И вообще, у меня твёрдое мнение на этот счёт: “Насколько бы человек ни был пьян, он всегда помнит свои действия. А то, что говорят, мол, по причине опьянения ничего не помню — это просто отговорки”. Но я, видимо, должен был пройти через это, СУДЬБА... Теперь я опять абсолютный трезвенник. А обман по обмену квартир был проделан со мной, похоже, под воздействием гипноза.
— Ну, Дмитрий Иванович, вы даёте! То СУДЬБА… То гипноз!.. — не удержался я от удивлённого восклицания.
— Да, Юрий Григорьевич, да!.. Вы же не дослушали, — нисколько не обидевшись на мой выпад, продолжал он. — Я все инстанции прошёл в поисках правды, прежде чем понял это. Оказывается, в одном из московских агентств по недвижимости заявление от меня имеется на обмен, с указанием данного кимрского адреса. И написано оно моей рукой и с моей собственноручной подписью. И на всех остальных документах мои подписи стоят. И даже на милицейских бланках по выписке меня из Москвы и прописке в Кимрах. Вот так вот!..
А ту квартиру в Москве купила семья бывших наших друзей. Которые на волне перестройки стали «химиками» уже в другом смысле этого слова. “Химичили” по коммерческой части. Кстати, оба они кандидаты наук, как и я.
— Так что же вы не вывели их на чистую воду? - вырвалось у меня.
— А они и не скрывали. Говорят: “Скажи спасибо, что обеспечили тебе спокойную жизнь. А квартиру твою мы купили у агентства”...
— Издеваются, сволочи! — возмутился я.
— Трудно сказать, может быть, они и правы... От СУДЬБЫ не уйдёшь... — опять, в который уже раз, произнёс он это слово и вдруг добавил:
— А тут ещё и МЕСТО... Десятки тысяч по Москве таких, кто обманом выкинут из хороших квартир просто на улицу. Это я узнал, когда обивал пороги всяких правозащитных инстанций. А тут вроде как своя, хоть и не благоустроенная, но отдельная двухкомнатная квартирка. Раньше мы вдвоём с мамой одну комнату в ней занимали, за стеной ещё семья жила.. А теперь она вся наша с Лялей... Хоромы, — с грустной улыбкой пошутил он.
—Так я говорю, а, Лялечка? — обратился он опять к собачке, наклонившись и поглаживая её по головке. — А вот теперь и вы, Юрий Григорьевич, задали мне серьёзную головоломку, — глядя уже на меня, заявил вдруг он.
— Я?.. Это каким же образом?.. — мой недоуменный вопрос прозвучал излишне громко.
— Да, именно вы. Это сочетание: и СУДЬБА... и МЕСТО... поразило меня своей философской взаимосвязью... — очень тихо, как бы в задумчивости, ответил он.
Я глянул на часы. Вот это да! Два часа пролетели незаметно. Я встал с лавочки. Поднялся и он.
— Дмитрий Иванович, к сожалению, мне пора, меня уже, наверное, давно ждут. Рад был с вами познакомиться. Удивительную историю рассказали вы мне... А вот что выразить по всему услышанному, честное слово — не знаю. Мне кажется, вы очень верите в СУДЬБУ... — извиняющимся тоном проговаривал я, пожимая его узенькую, очень сухую и вялую руку, похоже, никогда в жизни не державшую даже молотка.
— Да, вы правы, я абсолютно уверен, что СУДЬБА управляет человеком. И, возможно, и МЕСТО... — ответил он, и я почувствовал, как совсем обмякло его рукопожатие. — Извините, что я отнял у вас время, но сегодня такой день... Ровно четыре года... Ах, да я вам уже говорил об этом...
Ляля всё это время, пока мы обменивались словами и рукопожатием, смотрела на меня. Я сделал шаг по направлению к собачке, и она подняла переднюю правую лапку, как бы подавая её мне на прощанье. Я присел, взял её лапку в свою правую руку и не удержался, чтобы другой рукой не погладить её по головке.
— До чего же ты, Ляля, удивительное создание! — слетело с моих губ вместе с улыбкой.
Никогда не замечал раньше, что собаки умеют улыбаться, а тут я отчётливо видел её ответную улыбку.
— Пойдём, Ляля, пойдём домой, — как мне показалось, с оттенком ревности в голосе проговаривал Дмитрий Иванович, беря собачку на руки. — Нам с тобой тоже давным-давно пора...
Я и раньше иногда замечал удивительную схожесть хозяев и их четвероногих питомцев по каким-то отдельным, но заметным признакам. А здесь эта схожесть просто бросалась в глаза не только внешностью, но и манерой поведения. И я бы даже не побоялся применить это слово по отношению к собачке — интеллигентностью... Что это? Наследственные гены? Или то, что попала и воспитывалась она именно этим человеком?..
А это, значит, опять завязка и МЕСТА, и СУДЬБЫ...
Дмитрий Иванович, тем временем переведя взгляд на меня, продолжал:
— Извините, Юрий Григорьевич, что задержал вас, извините ещё раз... Извините... — делая небольшие осторожные шаги в сторону от меня, будто бы боясь уронить собачку, он не переставал извиняться.
“Почему он так усердно извиняется? — поразился я. — Может, эта излишняя интеллигентность, скромность и есть причины всех его бед, а вовсе не СУДЬБА?.. Может быть, именно какие-то черты характера и приводят нас в определенное МЕСТО?..”— начал я размышлять, направляясь в сторону дома моего приятеля...
Сочетание этих двух понятий — СУДЬБА и МЕСТО — ещё долго не выходило у меня из головы. Что же всё-таки из них является главенствующим? Почему иногда звучит такое утверждение: “Вот если бы он оказался в тот момент ТАМ, то и СУДЬБА его сложилась бы совсем по-другому”. Так всё-таки, что же?.. Или это просто как две стороны одной монеты? Аверс и реверс, которые дополняют друг друга. На одной стороне герб — МЕСТО. На другой стороне достоинство — СУДЬБА. Ведь медные, серебряные и даже платиновые монеты чеканятся на одном монетном дворе...
Да и что в конце концов СУДЬБА и МЕСТО лавочки, собачки, человека в сравнении с СУДЬБОЙ и МЕСТОМ в мире целых империй? Например, нашей многострадальной России?
Может быть, не окажись М. С. Горбачёв тогда на отдыхе в Форосе, мы и теперь жили бы в СССР? И не было бы чеченских трагедий... И ещё много чего ужасного не произошло бы...
А это опять МЕСТО и СУДЬБА... Или СУДЬБА и МЕСТО?..
СУДЬБА и МЕСТО, как с иголкой нить,
Не устают путь жизни шить.
Но иногда кольнёт сомнение:
А что из них первостепеннее?..
СУДЬБА диктует нам как жить:
Чем дорожить, где согрешить,
Направить помыслы куда...
Выходит, будто бы, ОНА
Должна иголкою служить.
Но выбор МЕСТА для души -
В чьей оболочке век служить -
Всевышнего веление.
Выходит, всё же, не СУДЬБЕ,
А МЕСТУ - предпочтение...
Но может быть и третье мнение:
ОНИ ВДВОЁМ - в одном стремлении.
А как на этот счёт думаете, вы, уважаемый читатель?..
май 2002 год